Сказание о Манасе. Детство Манаса

Детство Манаса

Калмаки, тоже побывавшие на празднике и опьяневшие от выпитого кумыса и водки, возвращались домой и бурно обсуждали только что виденное.

– Да-а, однако, – говорил возбужденно один из них. – Этот бурут устроил пир на весь мир. Это что, они хвастаются перед нами, что ли? Эти бродяги зарезали сотни скота, раздали людям злата и серебра, водка лилась рекой…

Другой ему вторил:

– Эй, вы, невежи, а заметили ли вы одну вещь? Казахи, кыргызы, аргыны ведь сразу объединились в состязаниях по борьбе, по стаскиванию с седла, по сражению на копьях…

Третий тоже вставил свое слово:

– А ведь эти кипчак Байджигит и ногай Эр Эштек стали заступаться за них. А то бы мы такое увидели, эх, жаль…

Так и разошлись они в тот день по своим аилам.

Через некоторое время главарь калмаков Душан собрал всех лучших из кара-калмаков и маньчжуров и начал так:

– О, люди! Большинство из вас сами побывали на празднике у бая Джакыпа и воочию увидели все. Вы сами стали свидетелями того, сколько богатства было роздано и сколько скота зарезано. Они, оказывается, дали имя мальчику Чон Джинди (Большой Драчун). Не станет ли он грозой на голову китаев и калмаков, когда повзрослеет – вот в чем вопрос. Давайте отправим гонца в Пекин и оповестим нашего хана Эсена насчет проделок бурутов. Что вы об этом думаете?

Разъяренные калмаки отобрали лучших коней и послали в Пекин гонца.

Гонец скакал и днем и ночью через реки и перевалы, через горы и, наконец, через много дней добрался до Пекина.

Он поторопился предстать перед ханом Эсеном и с ужасом в глазах, будто за ним кто гнался, скороговоркой начал речь:

– О, великий хан! Из далеких бурутов, с гор Ала-Тоо, измученный и измотанный пришел и поселился у нас некий Джакып. Трудолюбивый оказался он, поэтому он посеял пшеницу, завел себе скот и скоро разбогател. Недавно его жена родила, так вот Джакып зарезал неисчислимое количество скота и раздал гостям горы мяса и озера соуса, раздарил бесконечное множество богатства, о, мой хан. Сына же он назвал Большой Драчун.

– Эй, невежа, прекрати эти слова! В обычае всех народов устраивать праздник и просить благословения, когда у него родился сын. Если у него достаточно скота и богатства, разве не должен был он устроить пиршество в честь своего сына, или он должен был прятать его от людей? Правильно поступил он, что зарезал скот и дал достойное имя своему сыну. Это подлость с твоей стороны, что примчался с вестью, что он зарезал много скота, а негодник – Душан, который направил тебя ко мне. Наверняка, вы там, на пире, объелись мяса, будто никогда не видели еды, наверняка, напились кумыса и водки до умопомрачения. Я не намерен позориться перед всем миром из-за того, что вы наполнены завистью к богатому человеку. Убирайся с глаз моих долой!

Эсен не стал слушать завистливые сплетни и прогнал гонца.

Шли дни, а Манас до пяти лет не мог еще ходить, и люди звали его "сиднем Джакыпа". Наконец исполнилось Манасу семь лет. Никто бы и не подумал, что в будущем он станет бесстрашным храбрецом. Люди звали его Большим Драчуном, и до восьми лет он так и оставался полоумным, непослушным драчуном, так что все предположили, что ему уже не измениться. Мальчик действительно рос непоседой и драчуном, его баловство было чрезмерным, и от него часто плакали ребятишки. Он собрал вокруг себя сорок своих ровесников, и однажды бай Джакып застал их играющими поодаль от села, но близко к селу калмаков и маньчжуров. И погнал он их всех вместе с Манасом назад в свое село. В пути он ругал своего сына:

– Эх, сынок, доведешь ты меня до греха. Мы и так лишились своей земли и переселились сюда на Алтай, чтобы в согласии и мире жить по соседвству с местными народами. Боюсь, из-за твоей шалости разграбят мой скот, который я собирал помалу-понемногу, и пустишь ты меня по миру. Ты что думаешь, мы от хорошей, что ли, жизни оставили родные земли и прибыли сюда, на Алтай? Сынок, наш народ, который бы защитил нас, вернул нам утраченное достоинство и сделал нас равным среди равных, остался слишком далеко от нас. Что же станется с горсточкой кыргызов, если заступаясь за вас, мы будем уничтожены китаями и калмаками? Они нам будут мстить за свою землю, сын мой, они и так подозревают, что у меня родился ты – Манас.

Манас насупился и молчит. По пути им встретился Акбалта.

– Дядя Акбалта, наверное, мой сын Большой Драчун доведет меня до больших бед. Его драчливость уже раздражает калмаков и маньчжуров. Не дай бог, вдруг завтра разъяренные калмаки разорят меня и уведут весь мой скот.

– Эй, ты, богатей Джакып, перестань упрекать своего сына, будь неладны твои слова. И удача твоя, и богатство, и власть, и успех твой – все они воплощены в твоем сыне. Мальчик озорным должен быть, а если он не такой, то лучше ему не быть. Сколько слез ты выплакал, пока он у тебя родился? Ведь тогда все твои богатства ничего не стоили. Я думал, ты умный человек, но это оказалось не так. Теперь внимательно выслушай меня, Джакып. Где кыргызский народ, носящий белые калпаки? Где горы Ала-Тоо, по склонам которых мчат свои прозрачные воды шумные реки, по кручам которых разгуливают архары и горные бараны, над которыми по небу парят беркуты? А всего твоего богатства и всего твоего скота едва хватит на то, чтобы их не стало после одной засухи или после одного нашествия врага.

– Но, дядя Акбалта, жалко и обидно ведь, когда растрачивается и растаскивается все, что добыто непосильным трудом и собственным потом.

– Эй, ты, богатей Джакып, опомнись. Будь благоразумным. Этот твой озорник со временем остепенится, народному делу сгодится. Может, именно этот твой сын поведет нас на родину в Ала-Тоо, к своему кыргызскому народу.

– Да будет так, дядя Акбалта.

– Благодари бога, Джакып. Лучше нам беречь его, подальше от людских глаз, пусть будет в безопасном месте и так, чтобы о Манасе не прознали калмаки и маньчжуры. И давай научим его, чего он сам не знает, дадим ему хорошие знания.

Разъяренный Джакып, не до конца выслушав слова Акбалты, примчался домой и набросился на Чыйырды:

– Эй, старуха! Господь бог, оказывается, нам не сына дал, а какого-то дьявола. Утихомирь своего сына, если же не сделаешь этого, то не сегодня-завтра китаи и калмаки уведут нас в плен. Вот тогда мы завоем.

– Да ты что, муженек, что же такое случилось, чтобы так сердиться?

– Э-э, какая ты непонятливая! Свет не видывал такого озорника, как твой сын. Он со своими друзьями пошел и поколотил двенадцать калмыцких и маньчжурских мальчишек. Он устроил большой скандал. Этот твой сын нам одни неприятности приносит. Видать, мы у бога выпросили не сына, а какого-то дьявола. Родители и родственники тех двенадцати мальчишек уж не дадут нам спуску. А может, даже все калмаки соберутся и нападут на нас. Изгнанные из кыргызских земель, обзавелись мы здесь мало-мальски скотом, накопили мы здесь немного богатства, а теперь они разорят нас и пустят по ветру.

– Подойди-ка ко мне, сыночек, – Чыйырды обняла Манаса и поцеловала его в щечки. – Муженек, не сердись на сына, которого бог нам дал на старости лет, не печалься напрасными мыслями. В утробе своей девять месяцев я выносила его, так неужто теперь я не вынесу одной его проделки. Надеюсь, как-нибудь все уладится. Кстати, приезжал нынче глава пастухов Ошпур, может, мы вместе с ним отправим сына. Чтобы не зарились на него.

– Умница ты, женушка. А у сына ума недостаточно, если он кичится малым нашим богатством. Пусть походит за скотом, посмотрит, каким трудом все достается. Пусть узнает цену богатству. Нечего его баловать, отдадим Ошпуру в помощники, пусть крепнет в труде.

Бай Джакып, посоветовавшись со своей женой, пригласил к себе Ошпура.

После расспросов о том, о сем бай Джакып сразу перешел к делу:

– Я вот по какому делу пригласил тебя, Ошпур. Возьми к себе, пожалуйста, моего Большого Драчуна. Пусть испытает он на себе тяжелый труд скотовода, пусть попарится в жару, померзнет в холод, пусть немного поголодает, немного помучается. Если же он посмеет перечить тебе, не смотри, что он мой сын, всыпь ему как следует.

– Ладно, дружок, ладно. Пусть будет так, – Ошпур первым приподнялся в знак почтения.

– Дорогой наш Ошпурбай, – Чыйырды слегка прослезилась. – С малых лет ты рос у нас и стал нам почти своим. Про нас знаешь, мы были богаты, но бездетны, всю жизнь мечтали о ребенке, и вот на старости лет бог дал нам сына. Может, мы избаловали его, он стал озорничать. Не сладить нам самим с ним, староваты мы уже. На четыре года мы отдаем его тебе. Бог судья, Ошпурбай, воспитай его, как считаешь нужным, он полностью в твоем распоряжении.

Уехал Ошпурбай вместе с Манасом. Дни шли, и Манас становился взрослым. Сразу по приезду отдал Ошпурбай мальчику своего коня Торучаар, назначил его старшим среди сорока мальчишек. Пуще прежнего стал озорничать Манас. Готовый сразиться даже с горами, но не найдя себе достойных противников, буйствовал он среди ребятишек, а однажды велел друзьям зарезать несколько ягнят, стали они играть в ордо и вечером, когда поспела сваренная баранина, ели они нежное мясо, и затем легли спать.

Утром проснулся Манас от испуга, а ребята разбежались в разные стороны, словно куропатки от нападения сокола.

Вскочил он с места, смотрит – четверо его друзей лежат в разных местах убитыми. При виде этого разъяренный Манас с пылающими от жажды мести глазами наспех оделся в воинские доспехи, вскочил на Торучаара, стеганул коня плеткой и помчался в сторону гонявшегося на пегом жеребце за мальчишками богатыря. Глава пастухов лошадей Канджаркол вздыбил своего коня, покрепче ухватился за черную свою дубину и поскакал ему навстречу.

– Ах ты, негодник, Канджаркол! Мы, сорок один резвившихся мальчишек, мирно пасли своих овец и никому не наносили вреда. Разве мы отняли у тебя лошадей или уселись на пегую кобылицу твоей любимой жены – за что ты убил несчастных четверых?..

– Пятым будешь ты! – разбушевавшийся Канджаркол ринулся на Манаса.

– Ты действительно выжил из ума, я надеялся, ты остановишься, а ты ни в какую. Вот теперь я тебе покажу.

В одночасье лишившийся четверых верных соратников, разгневанный Манас бросился на быстро приближающегося Канджаркола и своей черной дубиной нанес удар ему по макушке. Голова богатыря раскололась надвое, его мозг брызнул на землю, и он упал с пегого жеребца.

Потерявший сразу четверых товарищей Манас долго горевал. В то же время он благодарил бога за то, что сумел хоть спасти остальных. Он собрал всех разбежавшихся друзей:

– Горемычные мои друзья, слушайте меня внимательно, будьте все вы моими витязями.

– Согласны! Мы согласны! – вскричали все ребята.

Половину мальчишек Манас отправил собрать дров, остальную половину – зарезать несколько овец, так они взялись за дело. Когда закончили резать овец, собрали дров, оказалось, что у них нет огнива. И как раз в это время появился старый Джырынта, искавший в округе пропавшую овцу.

– Дедушка, одолжите нам свое огниво, – попросил один из мальчишек старика.

– На-кась, выкуси, – негодный старик не дал огниво.

С виду крупный, широкоплечий, словно могучий богатырь, калмак надсмеялся над малыми детьми.

Манаса, понимавшего калмацкую брань глупого старика, это сильно оскорбило. Разъяренный юноша схватил старика за глотку.

– Когда мы попросили вежливо, ты не дал нам свое огниво, если же теперь не дашь, я у дурня калмака силой его отберу!

Старый калмак попытался потащить юношу на своем коне. Разозленный Манас, ухватившись за ворот старика, опрокинул его с коня и бросил наземь. Два-три раза пнул его ногой. Забыв про оторванный пояс, про кисетку с огнивом, едва пришедший в себя старик, прихрамывая, добежал до коня, еле вскочил на него и, все время погоняя лошадь, скрылся из виду. Когда отъехал далеко, поднялся он на горку и долго смотрел на ребят. Затем выругался по-калмацки: "Окмур кумка", – и с торжествующим криком умчался к своим за перевал.

Глава пастухов овец Ошпурбай, прямо с утра поехавший искать Манаса, увидел ребят еще издали. В разных местах расставлены котлы, от них дым взвивается в небо. Манас сидит в окружении всех сорока мальчишек. Сам Манас возвышается посередине, словно гора. И пред очами Ошпура открылась удивительная картина.

С одной стороны от Манаса, взрывая землю лапами, изготовился к прыжку в черных пятнах леопард, с другой – лев с сизой короткой гривой. При виде самого Манаса у Ошпура сердце учащенно застучало. Силы его ослабли, и все тело задрожало. "Юное сердце с толстым кулаком и грубость со слоноподобным телом", этот драчливый сын Джакыпа, оказывается, уже созрел. Если уж он схватится, то противнику не поздоровится. А если уж он нападет, тому не сдобровать. Значит, сейчас Манас в том возрасте, когда готов устроить переполох в стане калмаков и маньчжуров. Если я затрону разговор о перерезанных овцах, то этот упрямый драчун может мне переломать кости. Лучше я расскажу обо всем баю Джакыпу, пусть он сам разбирается с сыном.



Ошпур помчался на жеребце с хорошим ходом, порою отпускал узды, порою пускал в ход плетку, в пути никуда не сворачивая, не останавливаясь, и к началу сумерек он уже был у дома бая Джакыпа. Поздоровался со всеми, поприветствовал, порасспрашивал о житье-бытье и, наконец, Ошпур начал свою речь:

– Брат мой, я не нашел иного выхода, как пожаловаться на вашего сына.

– А что стряслось, что случилось? – Джакып со старухой недоуменно посмомотрели на Ошпура.

– Пока все мирно, брат мой, но ваш сын набрал сорок витязей себе, а себя назначил султаном. Словно волки, они перерезали всех овец и повсюду устраивают пиршества. Наевшись досыта мяса, сорок мальчишек устраивают скачки на третьяках, победители возносят Манаса и открыто произносят его настоящее имя. Если вы сейчас не дадите острастку сыну, то он вскоре не даст нам спокойно жить на Алтае. Он будет постоянно сеять смуту. Брат мой, вы сами знаете, что еще вчера посол хана Эсена, прознав, что среди бурутов появился Манас, рыщет везде, пытаясь найти его и убить.

Не успел Ошпур закончить свою речь, как Чыйырды, не выдержав, расплакалась и тихим голосом молвила баю Джакыпу:

– Муженек ты мой, хотя господь бог и даровал нам множество скота, мы до старости лет не имели детей и вот, наконец, обрели Манаса. Не серчай, что зарезал он несколько барашков. Кто у нас есть, кроме Манаса? Это ведь для него мы разводили столько скота: захочет – зарежет сколько угодно, захочет – сохранит и преумножит. Ну, зарезал овец, что тут такого?..

Бай Джакып сидит себе, помалкивает да ковыряет палкой землю. А Ошпур продолжает речь:

– Сестрица Чыйырды, если я сказал чего плохого, не обижайтесь. Вы не мальчика родили, а богатыря. В двенадцать лет он вытворяет вон что. Если прислушаться, что говорят люди, то получается, глава пастухов лошадей Канджаркол стал жертвой Манаса. Если так будет продолжаться, то из-за вашего сына многочисленные калмаки и маньчжуры не дадут нам жить здесь спокойно. И так, они вот угнетают наших всех, бьют так, что житья от них нет. Давеча вот старик Джырынта рассказал такое, от чего аж кости ноют. Послушайтесь меня, угомоните своего сына прямо сейчас.

Бай Джакып, не поднимая головы, даже не шелохнувшись, продолжал сидеть молча.

– Муженек ты мой, чего нахмурился? Ведь и вправду говорят: "Мальчик озорным должен быть, а если он не такой, то лучше ему не быть". Не огорчайся, что сын немного озорной. Дай ему бог здоровья, и тогда он уж наполнит твои закрома хлебом, набьет твой дом златом и серебром, пастбища близ аила будут пестреть от множества скота, чего не будет хватать, пополнит, что когда-то отобрали, вернет. Он вернет нас в родные земли Ала-Тоо, он объединит нас с родным кыргызским народом. Не злись из-за нескольких овец, наоборот, поддержи и благослови его.

Джакып заорал на Чыйырды:

– Ты что, ополоумела? Для тебя что, скотина на дороге валяется? Или кто просто так заполняет твой загон скотом? Сколько труда я вложил, сколько поту пролил? Чтобы нажить весь этот скот, ведь у меня борода вся поседела, понимаешь, старуха?

– Не стоит так беречь свой скот, дорогой. С этого боку у тебя кангаи, с другого – китаи. Настанет час, нужно будет сражаться насмерть, биться до последней капли крови. Алтай никогда не станет нашей родиной, а калмаки, китаи и маньчжуры никогда не станут нам родней. Давай лучше скорее вернемся на родину. Давай скорее доберемся до родного народа, отдадим ради этого весь скот и возвратимся на родимую землю, к кыргызскому народу, милый ты мой.

Молчавший до этого Ошпур взмолился:

– Почтенный вы мой, заберите своего сына к себе, он все равно не будет слушаться меня. Сами справляйтесь с ним как-нибудь.

Сколько не крепился бай Джакып, слова его старухи Чыйырды и Ошпура пронзили его до мозга костей, и слезы навернулись на кончики его ресниц. Его охватила тревога, мысли разбежались в разные стороны, и он с Ошпуром в ту же ночь заторопился в путь. Когда кони уставали, останавливались лишь на ночлег, а утром наспех собирались в путь и, таким образом, уже к полудню добрались до реки. Вдоль берега в разных местах в ряд были выкопаны очаги, повсюду развешаны котлы, овцы бая Джакыпа зарезаны в огромном количестве, словно идет какое-то пиршество. Здесь будто собрались со всех концов пастухи, нищие и попрошайки, вдовы и сироты. Все они обступили каждый котел. Сначала бай Джакып рассердился на проделки сына и спешился с хмурым видом. И с такими словами обратился к сыну, поспешившему ему навстречу:

– Сын мой, жив ли ты, здоров ли? Я отправил тебя сюда, чтобы ты набрался ума и житейского опыта, а ты таких дел наворотил, что все только об этом и говорят. С чего это ты вдруг стал резать столько овец и угощать всех подряд, сынок?

– Простите меня, отец.

Манас встал на колени.

– Не огорчайтесь по поводу зарезанного скота. Это ведь лишь малая толика из того, что отбирают у тебя китаи и калмаки. Лучше уж пусть наедятся вдосталь эти несчастные.

Баю Джакыпу понравился достойный ответ сына. Он взял его за плечи и велел подняться на ноги.

– Я доволен тобой, сын мой. Оказывается, я неправильно понял тебя, дурная моя голова. Верно ведь говорят: "Благословением народ множится, а от дождя земля полнится". Это ты хорошо сделал, сынок. Да что там скотина, лишь бы голова была цела, а скота потом сколь угодно наживешь. Будь всегда таким же щедрым и помогай бедным и сирым.

Мясо сварилось, и еда была уже готова. Всем подали по полному блюду, не делая никакой разницы между гостями. Когда люди наелись досыта, и стар и млад в один голос произнесли слова благословения:

– Живи долго, Манас!

– Да исполнятся все твои желания, Манас!

– Будь счастлив и да покровительствует тебе удача!

Большинство собравшихся едва добрались до своих коней и упряжи, следующие за ними только встали со своих мест, как вдали поднялась пыль, и с шумным гиканьем явилось войско кара-калмаков. Черные их знамена затрепетали на ветру, и страшный шум калмаков распугал присутвоваший здесь люд.

Наслушавшись разных слухов, хан китаев Эсен одел всех своих воинов в боевые доспехи, посадил их на быстроногих скакунов, вооружил их до зубов и послал к кыргызам в сорок домов, чтобы они там перебили их всех, опустошили их дома, а бая Джакыпа связали и привели к нему.

Грохочущий великан Кочку со всей яростью накинулся на бая Джакыпа:

– Бай Джакып, ты нищим приплелся на Алтай, здесь обрел многочисленное богатство, бесчисленное количество скота и возгордился. У нас есть приказ от хана Эсена. Ты должен отдать своего сына Манаса хану Эсену. Если же не отдашь его ему, то мы проучим тебя, и ты умрешь раньше времени. Я разобью ничтожных кыргызов и отомщу за все.

Джакып огорчился словам Кочку:

– Богатырь Кочку, что мы такого сделали, чтобы ты так рассвирепел?

– Ишь ты, ишь ты… Бай Джакып, я раграблю все твое богатство, если не отдашь Манаса, разворочу твой род с корнем. Не нравятся мне твои слова, лучше отдай нам Манаса и исполни волю нашего хана! Выполняй скорее.

Молчание бая Джакыпа еще больше разъярило Кочку, и тот еще пуще рассвирепел. Большинство людей терпеливо выслушивали поношения великана и не знали, что ответить.

Много времени прошло и, не дождавшись ответа Джакыпа, Кочку позвал ближайших своих воинов:

– Эй, воины! Трубите в трубы и бейте в барабаны! Весь скот, что в долине, и весь скот, что в горах, отнимите у кыргызов!..

Получив приказ от Кочку, семьсот богатырей подняли пыль копытами своих коней, принялись стрелять из ружей и пускать смертоносные стрелы в разные стороны, распугали народ и начали пригонять лошадей – кто из низин, а кто и из расщелин, всполошили все вокруг.

Люди во главе с Акбалта и седобородыми старцами молча глотали обиду и не смели сопротивляться, боялись, как бы не уничтожили их самих, не увели бы их в плен, дети же их были все напуганы и угрюмо наблюдали за происходящим. Весть о нападении дошла и до Манаса, веселившегося вместе со своими сорока друзьями. Услышавши эту весть, Манас вопрошал: "Да что это такое, когда при нас, живых, калмаки нападают на наш народ и отбирают наш скот? Как я, будучи живым, смогу стерпеть все это?" И он надел боевые доспехи, запасся оружием, вскочил на своего коня Торучаары и помчался на помощь.

– Богатырей хана Эсена уничтожу всех до одного. Разобью негодных, напавших на мой мирный народ, и буду гнать их до самого Пекина.

Он стегал плетью своего Торучаара, очи его пламенели, ярость его переполняла до краев, он в гневе торопил своих друзей и сам торопился, и скоро они уже настигли калмаков, гнавших лошадей. С горящим взором, весь разъяренный, большеротый, со смуглым лицом и голубыми глазами четырнадцатилетний юный Манас пришпоривал коня, изготовил свое копье, гневно восклицал, а мчавшиеся рядом сорок друзей выкрикивали клич "Манас!" и набросились на врага. Удача покровительствовала Манасу, и он вонзал копье во врагов, а кто не падал, тому отсекал головы. И разгоряченный Торучаар все больше входил в азарт, подогреваемый выкриками хозяев, широко открывал рот, из которого шла белая пена, он швырял ископыть в небеса и, словно заяц, перепрыгивал расстояние в три-четыре метра. Испытанные в боях и ловкие в сражении сорок друзей разделились на четыре отряда и били подряд всех попадавшихся им на пути. К ним присоединялись родственные племена, умеющие ездить верхом и драться дубинами. Все семьсот калмацких богатырей, недавно уверенных в своей безнаказанности и надеявшихся на легкую наживу, полегли мертвыми там и сям.

Увидев своих воинов, распростертых на земле, великан Кочку разъярился, гневно завопил, несколько раз затянулся из своей трубки и, раздувая ноздри, взъерошив волосы, обозленный, набросился на юного Манаса, пытаясь схватить его, связать и отвезти к хану Эсену, чтобы получить от того почести и богатства.

Манас спокойно обратился к стоящему перед ним Кочку:

– Богатырь Кочку, будьте благоразумны, выслушайте меня. Давайте решим это дело мирно.

– Ты не в том возрасте, чтобы я разговаривал с тобой, сопляк. Тебе всего лишь четырнадцать. Я – не я, если не уничтожу весь ваш род бурутов во главе с твоим отцом Джакыпом! Вот отомщу я вам за всех убитых моих богатырей!

– Богатырь Кочку, оказывается, ты действительно остервенел. Я думал, мы поладим. А теперь получай…

Не видывавший прежде такого единоборства юный Манас нанес удар копьем по буйствовавшему неистово, бледному от ярости и гневному от свирепства великану Кочку. Гороподобный Кочку от прямого попадания копьем грохнулся оземь, словно разрушившаяся скала.

Примчавшиеся к месту боя Акбалта и Джакып стали разнимать богатырей. Обозленный на сына, Джакып запричитал:

– Сыночек ты мой единственный! Что за драку ты затеял? Ведь ты убьешь калмацкого богатыря Кочку, тогда нам не миновать беды. Да разве завтра же многочисленные калмаки и маньчжуры не потребуют от нас выкуп за убийство Кочку? А что если они сочтут нас негодниками и уничтожат весь род кыргызов?

Тут Акбалта накинулся на Джакыпа:

– Бай Джакып, ты напрасно сердишься. Если суждено умереть – хоть спрячься в золотом сундуке, все равно найдет тебя твой конец. Если предписано судьбой, то, нравится тебе или нет, все равно умрешь. Не мешай своему сыну.

Вдохновленный словами Акбалта, разгневанный Манас размахнулся мечом и рассек пополам полуживого великана Кочку.

Акбалта собрал все родственные кыргызам народы, поровну разделил между ними скакунов, захваченных в бою, и обратился к людям с такими словами:

– Дорогие мои родичи, наконец-то настал день и для кыргызов из сорока семей. Создатель нам дал такого смелого и отважного сына, как Манас, готового собрать и объединить народ. Да ниспошлет нам Господь благодать.

Объединимся вокруг Манаса и отправимся на Ала-Тоо. До сих пор мы были ни живы, ни мертвы… Мы ничем не отличались от мертвых, и вот теперь Манас вернул нам достоинство. Собирайтесь в путь.

Истосковавшиеся по родине кыргызы сорока семей, не скрывая радости, тотчас стали собираться в путь-дорогу.

Тогда никому в голову не пришло, что им придется воевать еще долго-долго и что они потеряют в сражениях множество лучших воинов.

Сказание о Манасе. Рождение Манаса.