Первые упоминания местности и минарета Бурана
Первые упоминания местности и городища Бурана в литературе
«В (округе) Чу (или Джу; в английском тексте нередко искажено Джуз. —М. М.) в одном месте есть следы брошенного города. Его минареты, купольные сооружения и медресе в некоторых местах сохранились. Так как имени того города никто не знает, то монголы называли его «Мунора». Кроме того, там есть купольное сооружение (очевидно, купольный мавзолей. — М. М.) и (должно быть в нем. — М. М.) каменная плита, на которой почерком насх вырезана надпись: «Это — могила славнейшего имама и непреложного, совершеннейшего шейха, обнимавшего в себе как созерцательные, так и опытные науки, знатока как ветвей, так и основ законоведения, имама Мухаммеда-факиха Баласагунского. Да не престанет цвести на его могиле древо общения его с богом и да будут обращены на него вечно взоры мужей достойных! Скончался он в 711 году хиджры (1311/12 г. н. э.). Написал это кузнец Омар-ходжа».
Чу — одна из местностей Моголистана, простирающаяся на один месяц пути. Городов, подобных этому, (там) было много».
Приведя это известие к моменту выпуска в свет 2-го тома своих «Исследований о Касимовских царях и царевичах» в конце 1864 г. при всей своей большой по тому времени эрудиции в вопросах о Кокандских владениях, В. В. Вельяминов-Зернов не мог сопоставить описание городища Мунора с какими-либо среднеазиатскими развалинами. По-видимому, ему не были известны не только городище Бурана, но вообще развалины городов в долине р. Чу. Об этом можно судить по его же словам в конце приведенного им примечания: «О развалинах, встречающихся в пределах нынешнего Кокандского ханства в местах, прилегающих к Туркестану, см. мою статью «Сведения о Кокандском ханстве'» в «Вестнике Русского географического общества», 1856 г., т. XVIII. Исследования и материалы, с. 140 (с. 164)». Однако каких бы то ни было упоминаний об археологических руинах в районе р. Чу там нет.
Если за первую половину XIX в. до русских и доходили устные отрывочные данные о Буране, то в литературе это почти не нашло отражения. По существу, исключением является краткое сообщение Воронина и Нифантьева, что как- то неподалеку от Токмака на развалинах древней башни, называемой Мунара, был найден кувшин с медной монетой . Объясняется это месторасположением указанного пункта: более оживленный торговый путь между тогдашней Россией и владениями Кокандского ханства (как и разного рода маршруты через долину р. Чу) пролегал обычно западнее Токмака. По существу, переломным моментом в этом отношении явились активные военные действия между упомянутыми государствами, начавшиеся с 1860 г., когда 26 августа русские войска впервые вошли в укрепление Токмак, а 4 сентября была взята и кокандская крепость Пишпек. Хотя вскоре после того русские на некоторое время оставили занятую территорию и отступили к Кастеку, но уже в 1861 г. появилась упомянутая выше работа М. И. Венюкова, в которой говорилось о башне Бурана и связанной с нею легенде, бытовавшей среди киргизов.
В 1860 г. в битве с русскими при Узун-Агаче 21 октября принимал участие на стороне кокандских войск Тюря Ход¬жа, сын Зиааддина Ходжа Андиджани. В своем труде по истории Кокандского ханства, законченном в 1289 г. х. (1864/5 г. н. э.), он описал поход к Узун-Агачу, упоминая при этом о разрушенном в былые времена в округе Чуй крупном городе, среди руин которого сохранился высокий старинный минарет. Впечатление от вида башни даже отвлекло автора на время от последовательного изложения хода событий.
В 1862 г. Чуйская долина уже окончательно вошла в состав России. Вскоре, с 1864 г. русское укрепление Токмак на некоторое время стало уездным центром. В нем помимо постоянного гарнизона было размещено несколько десятков семей русских крестьян-переселенцев. Одновременно начался постепенный приток оседлого узбекского населения. Бывшее укрепление (или как называли его переселенцы — «местечко») стало быстро перерастать в небольшой городок. Это обстоятельство на первых порах создало определенную угрозу развалинам городища Бурана. Возраставшая потребность в строительном материале начала интенсивно удовлетворяться новоселами за счет старинных жженых кирпичей, которые собирались не только с поверхности городища, но добывались при разборе еще сохранившихся в то время остатков былых средневековых сооружений. Кирпич с городища шел главным образом на выкладку печей, устройство комнатных водосливов в полу (ханык) и другие хозяйственные надобности.
Среди памятников местной старины внимание обитателей старого Токмака привлекали различные языческие захоронения, среди которых местные жители различали «санташи», «юганташи» и «мугташи». Интерес к ним обострялся всякий раз, когда доходили сведения о новых находках киргизами в раскапывавшихся старинных могилах предметов из золота и серебра. Однако уже и в ту пору немногочисленные любители-краеведы отдавали должное изумительному буранинскому минарету. Они как могли пропагандировали необходимость его сохранения, поскольку на их глазах нижние части этого памятника постепенно разбирались. Нельзя не отметить при этом положительной регистрационной роли, которую тогда играли некоторые художники. Как установила на основании архивных данных В. Д. Горячева, в процессе военных действий 1863—1864 гг. участник тогдашних походов Успенский в своем альбоме рисунков рядом с руинами огромной башни Бураны поместил изображение еще стоявшего тогда вблизи небольшого минарета. В 1869 г. башня Бурана была зарисована выдающимся русским художником В. В. Верещагиным.
Отсутствие не только должной охраны многочисленных памятников истории в Семиречье, но даже предварительного их изучения в историческом аспекте вызывало нарастающий протест в среде передовой ташкентской общественности. Когда выяснилось, что город Ташкент и некоторые области Туркестанского края намеревается посетить специальная Шведская археологическая экспедиция в конце 1876 г., эти настроения были выражены в местной прессе, где обвинялись местные любители старины в равнодушии к памятникам Джетысу.
Практически значительно больше пользы принесли некоторые административные распоряжения, осуществлявшиеся в порядке подготовительных мероприятий к проведению в конце лета 1877 г. в России IV Археологического съезда. В начале указанного года туркестанский генерал-губернатор К. П. фон Кауфман предложил военному губернатору Семиреченской области доставить в Ташкент материалы, имеющие отношение к археологии Джетысу и Кульджи. Тот, в свою очередь, обратился с тем же к подведомственным ему лицам. Неподготовленность чиновников к выполнению таких задач, скудный запас ранее накопленных соответствующих материалов и ряд других объективных причин затруднили выполнение полученного задания, по которому требовалось описание сохранившихся па поверхности «археологических» объектов (архитектурных памятников, курганов, наскальных надписей и изображений). Помимо того, предлагалось записывать народные легенды о них и собирать археологические находки. Несмотря на указанные трудности, удалось получить некоторые описания, планы, фотоснимки и зарисовки. Вместе с тем, была составлена специальная карта подведомственной семиреченскому губернатору территории с нанесением на нее местонахождения всех зарегистрированных объектов.
В числе отмеченных памятников старины было находящееся «в 15 верстах» от Токмака старинное городище Бурана, поименованное как «Турткала», а также находящаяся на нем башня. О последней были записаны легенды со слов местных сартов и киргизов. Планы и зарисовки не были представлены .
Полученные от туркестанского генерал-губернатора сведения о Буране были зачитаны В. Д. Смирновым на заседании Отделёния восточных древностей IV Археологического съезда в России, происходившем в Казани 8 августа 1877 г. По поводу легенд о «Буранинской башне» сделано несколько замечаний. Само же сообщение опубликовано не было.
