Раскопки Ф. В. Пояркова на городище Бурана
В конце XIX столетия Семиречье привлекло к себе внимание ряда всероссийских археологических организаций в связи с неожиданными открытиями. Летом 1885 г. работавший по съемке культурных земель Джетысу землемер В. А. Андреёв, видный краевед, владевший несколькими местными языками, автор ряда литературно-этнографических работ, в том числе переводных народных произведений с узбекского и таджикского языков, обнаружил в районе Пишпека крупное средневековое христианское кладбище с большим числом намогильных галек, на которых были высечены декоративные кресты, «якоря» и надписи на неизвестном языке. Несколькими днями позже подобное же кладбище с аналогичнымй намогильными гальками было обнаружено врачом Ф. В. Поярковым в 1,5 версты южнее минарета Бурана, ближе к Александровскому хребту. Первые сведения об этом в печати опубликованы Ф. В. Поярковым (сообщение через редакцию газеты «Восточное обозрение», помещенное в № 44 за 1885 г. от 14 ноября). В нем он писал, что «в 14 верстах от села Большой Токмак, в середине заброшенной крепости (т. е. городища Бурана. — М. М.) стоит высокая башня из прекрасного жженого кирпича, частично разрушенная от времени, а частью разобранная окрестными жителями, как и окрестные сооружения, руины которых проступают на поверхности земли. Кто построил саму крепость и башню, старожилы не знают. Сама башня в техническом и архитектурном отношении хороша и жаль, что она может скоро совсем разрушиться».
Ф. В. Поярков в трех местах нашел более 20 камней с изображениями креста и надписями на неизвестном языке. Кресты были на всех камнях, надписи же на некоторых отсутствовали. На одном камне было изображение, напоминавшее русский «каток», которым молотят хлеб. Позднее Ф. В. Поярков произвел небольшие разведочные археологические вскрытия на городище Бурана. При этом в непосредственной близости от башни он обнаружил следы окружавших ее монументальных кирпичных сооружений с остатками мусульманских захоронений.
Расшифровка в Петербурге надписей на камнях с крестами из окрестностей Пишпёка и Бураны, представляющих собой несторианские эпитафии, вызвала повышенный интерес к тамошним кладбищам в научных кругах столицы и Москвы. При усилившихся поисках новых подобных объектов было найдено несколько галек-кайраков с арабскими надписями. Окрыленный открытиями Ф. В. Поярков предполагал на собственные средства начать со следующего года более подробные разведки, но тогдашняя столичная археологическая комиссия возложила изучение обоих семиреченских кладбищ в 1886 г. на старшего чиновника особых поручений при семиреченском военном губернаторе Н. Н. Пантусова. Тот, в свою очередь, самое ведение археологических раскопок доверил ученому садоводу пишпекского казенного сада А.М. Фетисову. Работы в основном были сосредоточены на кладбище близ Пишпека. На поверхности этого кладбища было зарегистрировано 611 намогильных галек. Здесь А.М. Фетисовым было вскрыто 85 могил, а на кладбище у Бураны — 34.
Из отчета, представленного Н. Н. Пантусовым в Археологическую комиссию, и его краткого сообщения Русскому археологическому обществу видно, что автора интересовали только общие вопросы о способах погребения джетысуйских несториан, безотносительно, на каком кладбище имела место та или иная могила. Поэтому затруднительно установить, какие из находок следует приурочить к захоронениям у Бураны. По-видимому, типы погребений были более или менее общими в основных чертах на обоих кладбищах. Покойников клали или в особые вместилища на дне одиноких или семейных могил на глубине около двух метров (и даже меньше) от поверхности земли, или в боковые ниши. Тело помещали головой на запад, ногами на восток, лицом на север или вверх, а затем присыпали землей. Боковые стороны могилы выкладывали сырцовыми кирпичами или досками, а сверху погребение перекрывалось разгрузочным сводиком из двух наклонных сырцовых кирпичей. В некоторых случаях голова или помещалась в особой нише, или прикрывалась жерновом. Могила доверху засыпалась землей, а поверхность покрывалась жженым кирпичом. На скелетах были обнаружены остатки истлевших одежд, медные браслетики, просверленные раковины, бусы, перстни и серьги, в основном из сплава меди и серебра. Шесть экземпляров серег были золотые. На кладбище из Бураны на шейных позвонках одного покойника был найден крестик.
Описание башни Бураны В. Д. Городецким
В октябре того же 1886 г. инспектор народных училищ Семиреченской области В. Д. Городецкий осмотрел развалины башни Бураны и по просьбе профессора Томского университета В. М. Флоринского направил ему сообщение о своих наблюдениях. Они, при некоторых недочетах, оказались наиболее детальными из всех, появившихся в печати ранее описаний башни. В. М. Флоринский поместил текст
В. Д.Городецкого полностью в своем капитальном труде о памятниках доисторической жизни первобытных славян.
Вероятно, за счет опечатки надо отнести указание, будто башня Бурана находилась «в 8 верстах» к юго-западу от Токмака. Автор в дальнейшем указал, что она была расположена «внутри четырехугольника, образуемого рекою и валом значительных размеров, но не в середине его ... Ближайшая к башне сторона вала открыта, но не на всем протяжении. Северо-восточная часть четырехугольника прилегает к упомянутой реке, которая подмывает эту сторону, обнаруживая кирпичи бывших здесь построек и черепки глиняной посуды.
В одном месте этой стороны найдены были две глиняные водопроводные трубы. Площадь четырехугольника имеет около 3—4 квадратных верст и заключает в себе пять «курганов», из которых два можно назвать громадными, остальные меньше, но тоже значительной высоты и объема. Кроме того, около башни со стороны, обращенной к Токмаку, находятся развалины бывшего строения с массой обожженного кирпича». Дальше В. Д. Городецкий привел довольно подробное описание общего вида и устройства башни, высота которой в то время, по измерению, произведенному одним из местных топографов, достигала 12 сажен. Почти монолитная кладка минарета, внутри которого вьется лишь узкая винтовая лестница, по мнению В. Д. Городецкого, дает основание для заключения, что «это сооружение соответствует не башне в нынешнем смысле, а компактной колонне или столбу». Он отметил отсутствие следов лестницы, по которой в древности могли бы проникнуть во входное отверстие, находящееся на высоте 5 аршин от современного уровня земли. Приведя довольно подробное строительно-архитектурное описание башни, состоящей из правильного восьмиугольного основания и высящегося на нем круглого ствола с внутренней лестницей, автор обратил внимание на наличие на стене слева от окна вырезанных надписей, «по-видимому, арабскими письменами».
В конце «вступительной части» упомянутого труда В. М. Флоринского приложены в качестве иллюстраций рисунки: «Вид башни Бурана с запада в 1886 г.», ее разрез и фото общего вида башни 1891 г. На фото видна надпись: «П. Борель» — очевидно, имя лица произведшего снимок.
При посещении Бураны В. Д. Городецкий, вероятно, осмотрел и раскопки соседнего несторианского кладбища. В этом же 1886 г. он препроводил в Археологическую комиссию несколько снимков с несторианских намогильных галек.
В конце 1886 — начале 1887 г. Д. А. Хвольсон в трех предварительных статьях и заметках поделился результатами дешифровки надписей некоторых намогильных галек и установил их принадлежность к XIII—XIV вв. Он обратил внимание на довольно значительное количество камней, относящихся к 1648—1650 гг. (датированных по селевкидской эре, т. е. 1338—1339 г. н. э.) с указанием: «умер от чумы».
Из этого Д. А. Хвольсон сделал вывод, что эпидемия чумы, свирепствовавшая в Западной Азии и в Европе в 1347— 1351 гг., в Средней Азии началась на 8—9 лет раньше.
Намогильные гальки (кайраки) Бураны
Пробудившийся интерес к Буране способствовал тому, что делавшиеся в районе находки различных древних объектов быстро становились известными широкому кругу лиц и могли быть своевременно зафиксированы ими. Одной из наиболее заметных находок такого рода явился клад золотых монет. Этот клад был обнаружен летом 1887 г., когда землекопы, работавшие на откосе сая Бураны, нашли вымытый водой сосуд, наполненный целыми и разрубленными на куски золотыми монетами. Нашедшие продавали их по 20 копеек за штуку, а у перекупщиков цены быстро возросли до 2 рублей. Пока весть о кладе дошла до уездной власти, большая часть его содержимого успела разойтись по рукам, и в областное правление поступило только 8 монет. Из отчета Археологической комиссии за 1887 г. явствует, что в августе были найдены пять целых и 18 обломков золотых хорезмшахских монет, поступивших затем в Эрмитаж.
В конце этого же года в Московское археологическое общество поступили от Ф. В. Пояркова из Токмака две намогильные гальки (кайраки) с арабскими эпитафиями. Протокольная запись по этому поводу предлагает чтение на одном кайраке имени Абу Махмуда-ходжи и отмечает, что «по форме и величине они современны (? — М. М.) несторианским, но как попали мусульмане на одно кладбище с несторианами, трудно объяснить; вероятно они погибли во время чумы». Судя по изображениям, приведенным в книге, эти кайраки не старше XIII в. На плохо исполненных и трудно читаемых, но поддающихся разбору надписях трех кайраков (хотя в протоколе говорится о двух) нет имени Абу Махмуда. Прнурочивание их к нёсторианскому кладбищу, может быть, является случайным недоразумением, так как Ф. В. Поярков об этом не пишет. Находки же мусульманских кайраков, не столь многочисленных, как несторианские гальки, имели место на городище Бурана и позднее, но не на месте его несторпанского кладбища.
Новое посещение Бураны В. Д. Городецким осенью 1888 г. позволило ему внести в сделанное им прежде описание поправки (например, в ориентировке по странам света) и дополнения. Наиболее существенными являются производившиеся им обмеры, при которых высота башни в сохранившейся над поверхностью земли части была определена в 10 сажен 2 аршина 1/2 вершка (без указания, с какой сто-роны). На территории городища им насчитано 6 «курганов» (д. е, возвышенных площадей) от когда-то значительных руин. При этом с западной стороны от башни четыре, а с северной—два. Кроме керамических черепков В. Д. Городецким ничего найдено не было.
Находки между тем продолжались. В 1889 г. Ф. В. Поярков препроводил в Археологическую комиссию найденный у башни небольшой медный кубик, видимо игровой, наподобие костяного, поступивший затем в Русский исторический музей, а в Московское археологическое общество было доставлено еще десять намогильных галек с несторианских кладбищ близ Пишпека и Токмака, о чем доложил первого декабря на заседании общества М. В. Никольский. Возможно, что здесь вкралась некоторая неточность, так как пишпекское кладбище было в полном распоряжении Н. Н. Пантусова. Последний собирал намогильные несторианские гальки до отправки их в центральные научные учреждения в уездном управлении. Среди камней, доставленных Н. Н. Пантусовым, один имел вместо изображения обычного несторианского креста высеченный рисунок, напоминающий своим видом канделябр.
Одновременно в Петербурге и в Москве шла интенсивная работа по дешифровке и анализу эпитафий несторианских галек, добытых как на пишпекском, так и на буранинском кладбищах, нашедшая отражение в ряде специальных трудов.
Востоковед В. В. Бартольд о городище
Результатом опубликования обработанного материала было решение продолжать исследования несторианских кладбищ Джетысу, что вновь было поручено Н. Н. Пантусову. Тот осенью 1892 г. возложил это на А. М. Фетисова, получившего у населения за свои археологические вскрытия и сохранявшееся в народе еще в первые два десятилетия после победы Великого Октября прозвище «чичкончи-тюря» («мышиный господин»). Главное внимание и на этот раз было уделено кладбищу близ Пишпека, а основной целью ставилась добыча новых намогильных галек с эпитафиями. На кладбище же у Бураны было обнаружено еще пять крупнозернистых и выветрившихся галек. С трех из них были сделаны фотографические снимки уже в г. Верном, куда эти камни тогда же были перевезены.
Кроме раскопок могил, А.М. Фетисовым, как говорили М. Е. Массону в свое время жители Токмака, были произведены небольшие вскрытия и на городище Бурана, к западу от башни. В предоставленном Н. Н. Пантусовым отчете в Археологическую комиссию об этом упоминаний нет.
Раскопки у городища Бураны, удостаивавшиеся посещений приезжих специалистов, и внимание к башне семиреченской администрации сделали руины древнего города местом весенних и летних прогулок. Там стали устраиваться празднества («гапы» и саили»), а осенью 1892 г. токмакское купечество разбило у башни садик и учредило от себя охрану памятника, для чего был нанят специальный сторож.
Как уже упоминалось, в 1894 г. появилась опубликованная в Ташкенте, а затем и в Петербурге под разными названиями статья
Н. Ф. Петровского об идентичности Бураны с упоминаемым Мухаммедом Хайдаром городищем Мунора. Почти одновременно в Томске вышел также уже упоминавшийся выше труд В. М. Флоринского о первобытных славянах. В нем автор пытался провести параллель между болгарскими столпами, башней Бурана, минаретами Саурана, Узгенда, башнями около Кабула и буддийскими ступами. По его мнению, «отнесение болгарских столпов к мусульманской эпохе следует признать ложной теорией; построение столпов, а может быть и самое название их, по всей вероятности, ведет свое начало из Центральной Азии». А так как на этих памятниках нет балкончика для азончи и места для колоколов христиан, то «можно утверждать, что как болгарские столпы, так и башня Бурана, строились не в качестве минаретов, следовательно, не арабскими зодчими». В отношении же всех упомянутых среднеазиатских минаретов В.М. Флоринский пришел к выводу, «что они развились из индийской стопы на началах буддийских идей и принадлежат к памятникам религиозного значения».
Летом того же 1894 г., проездом к Иссык-Кулю и р. Или, городище Бурана посетил востоковед В. В. Бартольд, осмотревший его в сопровождении Е. П. Ковалева и учителя русско-туземной школы в Токмаке В. П. Ровнягина. Будущий академик засвидетельствовал, что характер постройки башни Бураны и особенно орнаментика заставляют предположить ее возведение мусульманами. Надпись же на левой стороне от окна башни является образчиком того арабско-сирийского шрифта, который встречается в Семиречье на некоторых намогильных камнях. В своем отчете В. В. Бартольд отметил, что находящийся внутри четырехугольного укрепления высокий холм, по определению С. М. Дудина высотой до 3 сажен, по-видимому, сложен из сырцовых кирпичей. Около башни видны были следы древних могил. Самое поселение около Бураны, по мнению В. В, Бартольда, не отличалось обширностью, так как выше несторианского кладбища в руслах реки и арыков не находят никаких предметов. С христианского кладбища все встреченные ранее на поверхности и выкопанные намогильные камни были ко времени посещения им городища уже увезены, но водой иногда вымывались из земли вместе с обломками посуды и монетами целые гальки с крестами. У населения В. В. Бартольд видел одну золотую монету с куфическими письменами, которая у киргизов служила тогда чем-то вроде амулета и считалась «лекарством против разных болезней, особенно горловых».
Описание городища Бурана и башни, выполненное В. П. Ровнягиным
Сведения о развалинах Бураны не прошли и мимо открывшегося в конце 1895 г. в Ташкенте Туркестанского кружка любителей археологии. На страницах издававшихся им «Протоколов» за первый же год его деятельности было помещено краткое описание городища Бурана и башни, выполненное В. П. Ровнягиным и присланное им в Ташкент вице- председателю кружка Н. П. Остроумову, который и зачитал его на очередном заседании 28 октября 1895 г. Из составленного описания, в ряде случаев конкретнее всех предшествующих, явствует, что пространство внутри стен буранинского городища («расположенного в 12 верстах к югу от Токмака») в то время было еще усеяно обломками жженых кирпичей и битой старинной керамической утварью. К северо- западу от него, в сторону развалин городища Ак-Пешин, В. П. Ровнягин отметил небольшие холмики-курганы; в этом он находил подтверждение того, что Бурана и Ак-Пешин представляют остатки одного огромнейшего города, развалины которого тянулись в длину с юго-востока на северо-запад верст на 15 и в ширину верст на 5. Бурану он считал аристократической частью города, а Ак-Пешин собственно городом с цитаделями, частными домами и тянувшимися в разные стороны улицами. Как строительную особенность самой буранинской башни В. П. Ровнягин отметил разницу в составе растворов внутренней кладки и наружной облицовки («цемент внутри глинистый, а при облицовке известковый»).
Кроме общего описания башни, он указал на ее высоту (77 футов), диаметр основания (до 20 футов) и высоту призматического основания (до 13 футов). Башня охранялась, к входу в нее была приставлена лестница. Вокруг башни, как это было видно на присланной им
Н. П. Остроумову фотографии, был разбит садик. В заключении В. П. Ровнягин отметил, что киргизские предания о Буране и Ак-Пешин не очень разноречивы, но все осведомители относят историю Бураны к глубокой древности.
К вопросу о башне Бурана Туркестанский кружок любителей археологии возвратился еще раз на заседании 16 октября 1897 г., заслушав доклад об узгенских памятниках. Вице-президент кружка Н. П. Остроумов обратил внимание собравшихся на сходство узгенской «башни» с башней Бурана. При этом он «высказал предположение, что обе они служили минаретами при мечетях, в настоящее время уже раз-рушившихся, и что, может быть, сооружение их относится к одному и тому же историческому периоду». Разрешить вопрос о более точном определении этого периода в то время кружку не представлялось возможным.
В 1897 г. вышел из печати упоминавшийся выше отчет В.В. Бартольда о поездке в Среднюю Азию в 1893—1894 гг. В нем автор привел подробный разбор исторических сведений о долине реки Чу и сопоставил их с результатами своих наблюдений на месте, как бы подводя итоги предшествующих работ по изучению городища Бурана. При этом он отказался от высказанного им раньше предположения о на-хождении Баласагуна, столицы караханидов, а затем и кара-хытайских гурханов, на месте развалин Бурана. Ему казалось, что, если только известия о нахождении Баласагуна в долине реки Чу соответствуют действительности, то «его с большей степенью вероятности можно отождествлять с Ак-Пешином, причем Бурана в таком случае могла составлять какое-нибудь загородное предместье... Для окончательного решения вопроса о Баласагуне мы не имеем достаточно данных».
Одновременное появление нового труда Д. Хвольсона о преторианских намогильниках из Семиречья исчерпало к тому времени материал о христианских гальках Джетысу. На этом остановилось и непосредственное изучение городища Бурана, на долгое время прекратился приток свежих вещественных материалов; охладел интерес, возбужденный новизной открытия христианских средневековых памятников. Внимание столичных ученых и местных краеведов было отвлечено на разрешение других вопросов. Стадия предварительного исследования Бураны была завершена.
Прежний интерес к объекту постепенно остыл и у местного населения. По традиции еще справляли саиль у Бураны. Выезжали туда иногда и на прогулки. В теплое время проводились очередные гапы. Но уже мало обращали внимания на новые находки. Некоторое время спустя прекратилась и охрана минарета. Исчезла приставная лестница. Разросшийся было садик с 1900 г. подолгу оставался без полива и начал чахнуть. Ко времени работ в районе Бураны перед первой мировой войной Чуйской изыскательской партии Отдела земельных улучшений по орошению в Семиреченской области у самого минарета остались только два полузасохших ствола и несколько таких же погибавших деревьев на месте бывшего сада. Вскоре и они были срублены жителями села Покровского после волнений в Туркестане в 1916 г.