Герой Великой Отечественной Войны кыргызстанец Роденко Константин Герасимович
Герой Советского Союза Роденко Константин Герасимович
Константин Герасимович Роденко родился в 1923 году в городе Ташкенте. Русский. Комсомолец. До войны жил вместе с матерью в селе Ленинполь Ленинпольского района Киргизской ССР. На фронтах Отечественной войны с 1944 года. Командир орудия артиллерийского полка, сержант.
Воевал на 1-м Прибалтийском фронте в Земландской группе войск. Исключительную храбрость и находчивость проявил в сражении на подступах к Кенигсбергу.
19 апреля 1945 года за отвагу, мужество и личное геройство, проявленные в боях с гитлеровскими оккупантами, Константин Герасимович Роденко был удостоен звания Героя Советского Союза. За боевые заслуги в годы Великой Отечественной войны награжден орденом Красного Знамени и медалью «За отвагу».
После войны демобилизовался из рядов Советской Армии. В настоящее время проживает в городе Ташкенте, пенсионер.
У СТЕН КРЕПОСТИ
Апрель 1945 года в Восточной Пруссии выдался туманным и промозглым. Висел между небом и землей мелкий моросящий дождь, с ночи почву прихватывало холодом, в белесых туманах растворялись деревья и тонули красные крыши домов. Дул с Балтики резкий пронизывающий ветер, и даже в землянке было трудно согреться.
Вода, казалось, пропитала все вокруг.
Кратковременное затишье на передовых позициях обещало всего лишь небольшую передышку перед решительным наступлением на Кенигсберг, крепость из железобетона.
Войска 3-го Белорусского фронта все туже и туже стягивали кольцо вокруг города и готовились к решительному штурму. Все — и генералы, и рядовые бойцы — понимали: просто так врага не возьмешь. Три мощные оборонительные линии опоясывали Кенигсберг. Подходы наступающим преграждали трехэтажные железобетонные форты, окруженные двадцатиметровым противотанковым рвом глубиной в семь метров. А в пространстве между фортами — доты, бункера, замаскированные танки и самоходные установки.
Наше командование сосредоточило на подступах к крепости немало техники. Стояли на полевых аэродромах тяжелые бомбардировщики, готовилась бить по заранее намеченным целям дальнобойная артиллерия. Но все хорошо понимали: тщательную подготовку к штурму надо подкрепить отвагой, героическим порывом воинов, их решимостью победить.
Ночью в артиллерийском полку зачитывали обращение Военного Совета и политуправления фронта.
Командир орудия сержант Константин Роденко слушал чеканные, волнующие слова, словно обращенные лично к нему: «Смелее атакуйте вражеские доты, выкуривайте фашистов огнем из бетонных нор, ломайте сопротивление врага, жгите его танки и самоходки, уничтожайте его живую силу. Вперед, товарищи, на штурм Кенигсберга!»
Замполит полка закончил читать, оглядел командиров орудий.
— Может, кто-то хочет высказаться?
— Я скажу,— поднялся Константин. — Я так скажу: будем биться с проклятым фашистом так, чтобы он нашел здесь, в этой крепости, гибель свою. Я и мой расчет так настроены: себя не пожалеем, а задачу выполним!
— За Веру и Надю скажи,— посмотрел на Константина сержант Сергей Обухов.
— И скажу,— стиснул зубы Константин.— За всех наших людей, угнанных в неволю, будем бить фашистов. За девушек наших...
Совсем недавно заняли они какую-то помещичью усадьбу. И вдруг Сергей закричал: «Ребята, сюда быстрее, смотрите-ка, что здесь!» Там у крыльца лежали цепи и наручники. А на стене скотного двора увидели солдаты торопливую надпись: «Дорогие братья! Завтра нас угоняют дальше. Идти уже нет мочи, и жизни нет. Спешите освободить нас. Вера, Надя. Мы из Полтавы».Бойцы стояли и молчали. Как будто были виновны в том, что шли с боями сюда, в Восточную Пруссию, слишком медленно — и вот опоздали.
— И слезы этих девчат тоже в счет фашистам поставим,— сказал тогда Константин Роденко.
А сейчас, оглядев друзей-товарищей, он повторил, словно клятву: «Задачу свою выполним!» и понял, что все горят одним желанием — быстрее в бой.
Бой обещал быть жарким, но сержант был уверен в каждом бойце своего расчета, знал, что на любого можно положиться. И наводчик Михаил Губайдулин, и заряжающий Николай Соков, и замковый Петр Ус — все они воевали плечом к плечу с октября 1944 года, шесть месяцев, но у военного времени совсем другой отсчет, так что они, считай, друг с другом будто всю жизнь были.
— Знаешь, Миша,— сказал сержант наводчику, все может быть. Давай, на всякий случай, обменяемся адресами.
Губайдулин улыбнулся не очень весело:
— А какой у меня адрес? Уфа, детский дом. Просто и понятно.
— Ну, а мне в Киргизию писать. Ленинполь — так село называется. В Таласской долине. Морковкиной Зинаиде Петровне. Мать. Весточки будет ждать.
Они пожали друг другу руки, будто прощались надолго, но скорее всего скрепляли этим рукопожатием свою дружбу и единое желание — сражаться у стен Кенигсберга, не жалея сил и не отступая ни на шаг.
В шесть утра земля задрожала от гула тысяч орудий и минометов. Так началась арт-подготовка, а в полдень войска пошли на штурм неприятельских укреплений.
Фашисты отчаянно сопротивлялись. Бои шли за каждый метр земли. Отступив, гитлеровцы, спустя какое-то время, переходили в контратаки. Сражение не утихало ни на минуту. Днем горы дымных облаков, толкаемые взрывами с земли, поднимались к небу, а ночью пламя озаряло небосклон. Наши артиллеристы получили приказ: «Действовать дерзко, не останавливаясь перед выездом на открытые позиции впереди пехоты».
Сержант Роденко со своим орудием словно искал самого опасного места. Прямо на них шли автоматчики при поддержке двух танков.
— Поближе, поближе подпускайте,— шептал Роденко, а потом взмахнул рукой. — Огонь!
Удар оказался метким, первый же снаряд разворотил «тигру» бензобак, и стальная махина вспыхнула ярким факелом. Экипаж открыл люк, бросился бежать, но далеко фашисты не ушли, орудие накрыло их осколочным снарядом.
Одна вражеская контратака сменяла другую — никак не хотели фашисты смириться с потерей укрепленного рубежа северо-западнее Кенигсберга.
Опять впереди показались «тигры». Константин смахнул пот с лица, поправил ремешок каски — спокойно, только не надо торопиться. И тут прямо возле их орудия разорвалась мина, брызнули во все стороны осколки, сержант пригнулся и увидел, что наводчик Губайдулин упал и не поднимается. А танки надвигались все ближе и ближе.
— Миша! — окликнул наводчика командир.
Молчит. Не слышит. Контузило, а, может быть, совсем...
Сержант метнулся к ящику, схватил бронебойный снаряд и, откинув клин затвора, зарядил пушку. В панораме прицела он увидел, как танк начал разворачиваться и тут же нажал на спусковой рычаг.
Есть! Попал! «Тигр» завертелся на одном месте, загораживая путь остальным танкам.
Наши орудия и слева и справа били по цепям автоматчиков, которые наступали под прикрытием танков — и фашисты отошли, но через какое-то время снова с отчаянным упорством бросились вперед.
Кончились у Роденко снаряды. Он повел огонь из автомата. Но и патроны были на исходе. Словно почувствовав это, гитлеровцы поднялись во весь рост и побежали к заглохшей пушке и этому отчаянному русскому, который никак не хотел покидать своей позиции.
— Врешь! Не возьмешь! — сжал губы Константин и вырвал чеку гранаты. Взрывом оглушило и тут же задело вражеской пулей — он упал, потеряв сознание.
Очнулся. Неподалеку — трупы фашистов, валяется автомат с диском. Подполз, взял: и вражеское оружие сгодится. И когда снова увидел фашистов, поднявшихся в очередную атаку, дал очередь по этой ненавистной цели.
Два дня непрерывных боев. Константин Роденко даже после ранения не ушел с передовой. Подвезли боеприпасы, и он снова без устали бил по фашистам, пытавшимся вырваться из обреченной крепости. Четыре станковых пулемета уничтожил он метким огнем, разбил наблюдательный пункт и два орудия.
Пришлось стрелять и прямой наводкой и даже участвовать в рукопашной. Казалось, гитлеровцев было больше, но они не могли устоять перед бесстрашием бойцов, которых повел сержант в атаку.
Семерых они взяли в плен — небритых, грязных, с тупым безразличным выражением на лицах. Видимо, гитлеровцы уже отчаялись прорваться, не знали, что еще можно противопоставить отваге атакующих, и плен для них, наверно, показался естественным исходом.
Заканчивался второй день штурма. Советские части ворвались в город и методично, квартал за кварталом, очищали его от фашистов. А возле опорного пункта Модиттен, на окраине цитадели, вел свой последний бой на этой войне Константин Роденко. Уже уничтожены два станковых пулемета, подожжен танк. Но наседают вывалившие из бункера вражеские солдаты. Не щадил сержант врагов, но и себя не жалел. Еще раз подняв бойцов в рукопашную, он не успел добежать до бункера, упал на залитую дождями землю.
Ранение оказалось тяжелым, отправили Роденко в госпиталь. Несколько дней боролся он со смертью, и могучий организм выдюжил. Там, в госпитале, сообщили Константину Герасимовичу Роденко, что Указом Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1945 года ему присвоено звание Героя Советского Союза.
...Старые раны дают о себе знать, хотя столько лет прошло. Он не покидал Ташкента, куда приехал после войны, где работал все эти годы и вышел на пенсию.
Но в Калининграде бывал — по приглашению Совета ветеранов их армии. Там много памятных мест, связанных с апрельскими боями 1945 года, но, пожалуй, нет места дороже, чем неширокая площадь в окружении каменных зданий с высоким гранитным обелиском. Поставлен он в честь наших солдат.
Разве мог без волнения читать ветеран войны высеченные на обелиске слова:
Вы прославили Советскую Родину,
И Родина будет славить вас вечно.
Отечество воспитало вас героями,
И геройски бились вы за Отечество.
Ваше мужество было беспримерным,
Ваша воля была непреклонной,
Ваша слава — бессмертна.
Конечно же, он волновался. Ведь это сказано и о нем, Константине Герасимовиче Роденко. О нем и его боевых товарищах.
В. НИКСДОРФ
