Герой Великой Отечественной Войны кыргызстанец Сухин Семен Захарович
Герой Советского Союза Сухин Семен Захарович
Семен Захарович Сухин родился в 1905 году в селе Орловка Туганского района Томской области в семье крестьянина бедняка. Украинец. Член КПСС. С 1935 года проживал в Киргизской ССР в селе Кировка Таласского района. В ряды Советской Армии призван в сентябре 1941 года. Командир взвода, лейтенант.
Участник боев на Западном и 2-м Белорусском фронтах. За мужество и отвагу, проявленные при форсировании Немана, захвате и удержании плацдарма на западном берегу реки, Семену Захаровичу присвоено звание Героя Советского Союза. За боевые заслуги в Великой Отечественной войне был награжден орденами Красного Знамени, Отечественной войны I степени и медалью «За отвагу».
После Великой Отечественной войны Семен Захарович Сухин жил в Киргизии, затем переехал в Томск. Умер в 1971 году.
ИХ ФРОНТ
Уже несколько недель батальон не выходил из боев. Шло большое наступление по всему фронту. Еще полмесяца назад был Днепр. В дивизии только-только привыкали к почетному добавлению к ее номеру — 64-я Могилевская.
И вот уже впереди — Гродно.
Без сводок и политбесед — по одним лишь меняющимся названиям белорусских городов и сел — видели бойцы: война стремительно катится на запад. И чем ближе становилась граница, которую враг переступил три года назад, тем, кажется, ожесточеннее, с упорством обреченного цеплялся он за каждую пядь нашей земли.
Впрочем, это было понятно — Белоруссия открывала доступ к Восточной Пруссии. Не случайно Гитлер приказал гарнизонам крупных городов, включая Могилев и Гродно, оборонять их «любой ценой». Так что продвижение наших войск давалось нелегко.
...Июльским вечером батальон вышел к Неману. Как ни спешно отступал враг, а мосты за собою взорвать успел.
Было приказано пока отдыхать, без нужды не обнаруживая себя. И бойцы, довольные, что кухня на сей раз не запоздала, доскребая котелки, негромко переговаривались. Обсуждали, что решит наше командование: форсировать реку с ходу, как Днепр, или все же будут ждать саперную часть для наведения переправы.
Как водится, нашлись свои «стратеги» с доводами за ту и другую тактику. Но Сухин, прислушиваясь к разговору бойцов, понимал: в душе все надеются на последний вариант. Он сулил хоть небольшую, да передышку.
Что ни говори, а тогда на Днепре они поработали на славу. Средь бела дня, под огнем, взвод сумел проделать проход в проволочном заграждении, выбить врага из передней линии траншей и удержать тот коридор, пока не переправился весь полк. Но дважды испытывать судьбу никому не хотелось. Дорого достался тот коридор. Много боевых товарищей навсегда осталось в днепровской воде и камышовых плавнях.
Из задумчивости Сухина вывел негромкий окрик бойца из охранения и голос посыльного: «Командира взвода — к комбату!»
В отрытой на скорую руку землянке комбата в склоне той же ложбины, где укрылся взвод, уже коптил фитиль в гильзе. От взмаха плащ-палатки, прикрывавшей вход, пламя отчаянно затрепетало.
— Товарищ капитан, лейтенант Сухин...— начал было он по всей форме, но комбат коротко кивнул — мол, это лишнее и прикрыл ладонями трепещущее пламя.
— Садись,— и кивнул на пустой ящик из- под патронов. — Вот какое дело, Семен Захарович,— поднял он на Сухина воспаленные от долгого недосыпания глаза...
В батальоне знали, знал это и Сухин — посылая людей на серьезное задание, капитан избегал уставного тона. То ли давала знать довоенная привычка заводского инженера, а, может, просто понимал, что душевность человеку в таких случаях нужнее. Много лет спустя Сухин услышал по радио в стихотворении о войне строчку: «Звучали просьбой те слова приказа», и в памяти сразу же всплыл образ его комбата.
А задание оказалось хоть и знакомым, но довольно опасным. Только на сей раз взводу предстояло на рассвете переправиться через Неман на подручных средствах, захватить на том берегу плацдарм и постараться удержать его как можно дольше. В поддержку ему направлялся взвод лейтенанта Жолудя.
— Продержитесь хотя бы сутки,— закончил комбат.
Почему нужны именно сутки, он не сказал. Вполне мог не знать и сам, решил Сухин. За три фронтовых года он усвоил, что в подробности операций не всегда посвящают и капитанов. Как бы то ни было, а лезть с расспросами не стал. Сутки так сутки. И они принялись уточнять план действий.
Капитану нравился этот немолодой — без малого сорок — для своих лейтенантских погон и должности взводный.
Хотя, что знал о нем? Немного, если говорить о биографии. В прошлом — районный фининспектор. Войну начал коммунистом (заявление в партию подал, получив повестку из военкомата) и сержантом под Калугой. Был ранен.
После госпиталя — курсы ротных политруков, направление в эвакобатальон. Попросился на передовую, и из резерва фронта был переведен сюда. Где-то в киргизском селе осталась жена с четырьмя детьми.
Гораздо лучше успел узнать его по тому, как воевал этот немногословный, с чуть ироничными глазами, в общем-то сугубо гражданский человек. О том говорили высоко чтимая у фронтовиков солдатская медаль «За отвагу» и орден, полученный им, когда он был уже офицером.
Тяжело снова посылать такого человека на смертельно опасное дело. Все-таки четверо детей — не шутка. И есть, конечно, взводные помоложе, народ холостой, проворный. Но не мог не понимать комбат, кто лучше справится с этой задачей. И война научила его, что порой лучшая жалость — это трезвый расчет и строжайшая дисциплина.
Возвращался Сухин уже затемно. Впереди над рекой изредка повисали осветительные ракеты — фашисты сторожили реку. После ракет ночь становилась еще чернее. И Сухину то и дело приходилось придерживаться за ветки ивняка, оступаясь на кочках и скользких от ночной росы корнях.
...Разговоры разом смолкли. Бойцы потеснились, уступая командиру место. В глазах, устремленных на него, читался один вопрос: ну что там, у комбата? Сухин не стал томить людей и изложил задачу.
К утру ход к берегу был прорыт. Они столкнули в воду бревна и сами бесшумно ступили в нее, растворившись в сером, клочковатом тумане. Начинался день 14 июля.
Какое-то время туман выручал, но бесконечно спасительным он быть не мог. Метрах в сорока от своего берега фашисты, державшиеся всю ночь настороже, все же заметили их. Рассветную тишину вспороли пулеметные очереди. По воде заплясали фонтанчики.
Несколько рук скользнуло с бревен и скрылось под водой. Раненые старались держаться. Зацепило — правда, легко — и самого Сухина. Оглянувшись, заметил, как изо всех сил старается не отстать от него, не потеряться в тумане полковой телефонист Осинный, которого дали им для связи.
Но вот и берег. Наскоро перевязались. Сухин сосчитал наличные силы. Из его взвода осталось шестеро и лейтенант Жолудь из соседнего, невесть как оказавшийся без своего взвода. Итого восемь. Негусто, но воевать и выполнять задачу можно. И рассредоточившись, они разом вымахнули на поросший осокой откос. С фланга прикрыл огнем из пулемета Шеремет, самый молодой из них.
Поначалу гитлеровцы не придали им особого значения. Больше обеспокоенные тем, как бы вслед за первым десантом не пошли основные силы, старательно рвали в клочья туман над рекой свинцовым дождем. Но поняв, что форсирование пока сорвалось, перенесли огонь на смельчаков. Пришлось залечь и начать окапываться.
Сухин прикинул. Отвоеванный участок был не шире полсотни метров по фронту да столько же в глубину до берега.
Теперь этот пятачок болотистой, но своей родной земли у села с чудным названием Лунно был их главным фронтом на всем 2-м Белорусском. В него предстояло вцепиться хоть зубами, пока полк наведет, как считал он, переправу.
И лишь те, кому положено, знали в то утро, что на вражеском берегу Немана отвлекает на себя внимание отчаянный взвод, чтобы дать полку возможность благополучно форсировать реку в другом месте и ударить врагу в тыл. Да, хитрость на войне порой требовала дорогой цены.
Строки боевого донесения командования сохранили для нас скупую хронику того дня. В первые же часы было отбито восемь контратак противника.
Взбешенные фашисты, стремясь разделаться с десантом, не жалели для этого ни сил, ни огня. На группу Сухина пошло около 150 фашистов. Но оставив половину перед окопами смельчаков, поредевшая цепь откатилась.
А положение защитников плацдарма становилось критическим. На исходе были боеприпасы. И Сухин решился на дерзкий шаг. В помощь себе взял Шеремета — молодой, ловкий, а главное знает пулемет.
...В темноте спустились к воде и под обрывом, то и дело прислушиваясь, поползли к вражеским позициям. Как и было условлено, оставшиеся, будто что-то замышляя, стали скупо обстреливать левый фланг противника, где у них залег пулеметчик. Тот отвечал длинными очередями. «Не расстрелял бы дурак все ленты»,— забеспокоился Сухин.
Вот уже можно различить и силуэт за изрыгающим огонь стволом. Шеремет верно определил момент, когда у гитлеровца кончилась лента и он потянулся заправлять новую. Два ножа сделали свое дело. Захватив пулемет и коробки, они, уже не таясь, кинулись к обрыву. Запоздалые трассирующие очереди прочертили воздух над их головами.
Фашисты с рассветом пошли в новую атаку.
— Товарищ лейтенант,— тронул задремавшего Сухина за плечо сержант Калинин и кивнул за бруствер. — Гляньте, что удумали сволочи. Не иначе как решили нас в Неман скинуть.
Гитлеровцы шли несколькими цепями, неспешно, в полный рост. Слышались отрывистые команды. Для полноты психической атаки не хватало только барабанного боя и развевающихся штандартов.
Сухин невольно вспомнил изнурительные бои в Подмосковье, где держала оборону их только что прибывшая из Фрунзе и еще не об¬стрелянная дивизия. Тогда враг шел на их позиции примерно с тем же нахрапом.
— Эх, мать твою так,— в сердцах рубанул кулаком по разбитому аппарату Осинный. — Сейчас бы минометчикам дать корректировку да накрыть, сволочей, разом.
— А ты бы, чем мечтать о минометах, взял бы вон, как наш Шеремет с лейтенантом, и позаимствовал у фашиста аппарат,— не удержался и поддел телефониста за незадачливость Солопенко.
— Отставить разговоры,— не дал начаться перепалке Сухин. — Стрелять только по моей команде.
Подпустив первую цепь метров на сто, они ударили изо всех своих немногочисленных стволов. И Сухин отметил с удовольствием, как выделяется в этом грохоте гулкий голос трофейного пулемета. Но за поредевшей цепью накатывалась следующая. И тут словно на полуслове захлебнулся пулемет. Сухин обернулся, Шеремет безжизненно обмяк у пулемета. Крикнув: «Гранаты к бою!», он бросился на фланг к умолкшему пулемету.
Пошли вторые сутки их обороны, когда они услышали звуки приближающегося большого боя и заметили лихорадочные перемещения на вражеских позициях. Поначалу только не поняли, почему протяжное «Ура!» доносится не со стороны реки, где по их расчетам, должен быть полк, а из-за спины неприятеля.
...Указ о присвоении всем семерым звания Героя Советского Союза (лейтенант Жолудь в Указе не значится — о его участии в операции рассказал Сухин и его боевые товарищи красным следопытам из Лунно) выйдет сразу после Победы. Но до 9 Мая из них доживут только трое: сержант Калинин, младший сержант Осинный и Сухин, ставший к тому времени старшим лейтенантом, командиром роты в том же батальоне. Правда, Семен Захарович встретит весть о Победе в госпитале под Берлином, будучи раненным в обе ноги.
После войны он вернулся домой, в Киргизию. В семье Сухиных появился второй сын — Александр, ныне сотрудник Томского НИИ автоматики и электромеханики. Там, в Томске, Сухин-старший еще успел понянчить внука, в честь него тоже названного Семеном. Там же Семен Захарович и похоронен в 1971 году.
А в поселке Лунно остались улицы, названные именами Героев. Местная средняя школа носит имя комсомольца Шеремета. На видном месте у въезда в поселок установлены их портреты. Там они все — молодые.
Л. КОНДРАШЕВСКИЙ
