Чынтек



Чынтек


Уже в самые древние времена шея у хитрецов была длинная, а самцы фазанов носили удивительно яркий красно-золотистый наряд. Уже тогда кому-то везло в жизни больше, а кому-то меньше, кто вершил дела силой, а кто и умом.

Жили в те времена на свете два друга-бая, одного звали Кечеген-бай, другого Кёчпёс-бай. Кечеген-бай не любил сидеть на одном месте. Круглый год он кочевал по горам и долинам, иногда возвращаясь на джайлоо — летнее пастбище друга, чтобы пожить с ним рядом месяц-другой.

Но надо сказать, что Кечеген-бай кочевал не ради того, чтобы находиться все время в пути, созерцать новые земли и стойбища. Нет. У него был один-единственный сын, которого звали Чынтек. Отец обучал его в пути различным профессиям и не стыдился обращаться за помощью и к сапожникам, и к портным, и к колдунам, и к знахарям. И Чынтек все схватывал на лету, потому что был очень смышленым, умным мальчиком.

И совсем другим человеком был Кёчпёс-бай. Зимой и летом бай оставался на одном месте и двух сыновей своих — Эшпирг и Кешпира -— обучал тому же — вести оседлый образ жизни.

Скота у Кёчпёс-бая было видимо-невидимо, но он не раз решал резать животных (иначе их станет мало) и не разреши сыновьям кататься на лошадях и верблюдах (а то они похудеют и подохнут).

Был у Кёчпёс-бая гнедой масти жеребец, на котором oн ежедневно выезжал осматривать свои многочисленные стада гурты, табуны. Каждое утро Гнедой сам подходил к юрте, слов но прилежный пес, и Кёчпёс-бай отправлялся куда хотел..

Его поголовье скота никто не выпасал. Все животные — верблюды, кони, коровы, овцы и козы — паслись сами по себе никуда не разбредались; сами приходили домой на ночлег утром сами шли на пастбище, словно по волшебству.

Так продолжалось несколько лет...

Когда Чынтеку исполнилось шестнадцать, вдруг умерли один за другим его родители, и он остался круглым сиротой К этому времени у его отца не осталось ни кола ни двора. Чын тек, оплакав стариков, вспомнил про друга отца, про Кёчпёс бая, и пошел к нему. Тот принял юношу без особой ласки и m второй день заставил его почистить стойла, убрать навоз, которого накопилось целые горы — скота-то было тысячи голов.

На третий день Кёчпёс-бай, как обычно, вернулся с пастбищ поздним вечером, спешился с Гнедого и приказал Чынте ку снять седло, разнуздать коня и вести в ночное.

Чынтек все сделал так, как велел хозяин. Но конь почему-то не хотел идти на выпас. Юноша попробовал понукнуть его: «Чу, милый, чего стоишь? Иди на пастбище, к своему табуну». Конь оставался на месте, словно вкопанный. Чынтек разе злился и ударил его уздечкой. Гнедой взвился и, по дни маг пыль столбом, умчался в неизвестном направлении.

Утром Гнедой не пришел к юрте. На второй день — тоже. Хозяин стал подозревать неладное.

На четвертый день, укладываясь спать, Кёчпёс-бай сказал домочадцам:

— Ложитесь спать. Утром каждый расскажет про свой сон, и мы попытаемся его разгадать. Может быть, тайна в нем прояснится.
— Хорошо, отец,— говорит Чынтек. — Только, чур, сон буду отгадывать я. У меня это дело здорово получалось с самого раннего детства.
— Хорошо, Чынтек,— согласился хозяин. — Пусть будет по-твоему. А теперь, как говорят, утро вечера мудренее.

Все легли спать. Ночь прошла спокойно, за пологом юрты стояла мертвая тишина. Значит, на ночлег опять не пришло ни одно животное.

Утром первым, как всегда, проснулся Чынтек. Выгреб из-под казана золу, принес сухого кизяка, ловко и быстро развел огонь, в казан налил воды, чтобы для омовения хозяев была теплая вода.

Вскоре проснулись все. Умылись, уселись вокруг очага. На улице стояла осень, в юрте было холодно, и люди, только что покинувшие теплую постель, зябко поеживались.

— Ну, кто что видел во сне? — обратился к хозяевам Чынтек. — Отец, рассказывайте свой сон первым.
— Я будто бы сидел на вершине холма и присматривал за многочисленными домашними животными,— сказал Кёчпёс-бай.
— А я с деревянным ведерком в руках будто бы доила кобылиц. А они, паршивцы, не хотели отдавать мне свое молоко. Жеребят-то было столько! Коновязь от конца в конец не видать. Тьма-тьмущая жеребят! — вздохнула жена бая.
— Мой сон похож на сон матери,— говорит старший сын Эшпир. — Я стал главным табунщиком, и будто бы кони в та¬бунах были упитанные, так и лоснились от жира, и все принадлежали мне.
— А я был во сне чабаном,— сказал Кешпир. — Овец было так много, что я за целый день не успевал обойти отару, и будто бы все овцы и козы принадлежали мне.
— Всё? — переспросил у всех Чынтек.
— Всё,— ответил хозяин.
— Значит, так. Отец, вам в будущем надлежит сидеть на холме и сторожить скот какого-то вислобородого бая. Вы, мама, с деревянным ведерком будете доить кобылиц того бая. А вы, два брата, будете пасти коней и овец этого жадного человека. И он ни гроша не будет платить вам за труд. Больше всех повезет мне. Мне приснилось, будто бы спереди мне светит Солнце, а сзади Луна. Я куда-то иду, озаренный их лучами, и вокруг так светло, каждую травинку и песчинку под ногами видно. Да сбудутся наши сны! Я благословляю их. — И Чынтек сложен ными лодочкой ладонями провел по лицу сверху вниз.
— Нет, от такого юноши нам не дождаться хорошего! — закричал Кёчпёс-бай. — Это он лишил нас всего скота и еде- I лал нищими. Ловите, хватайте его! Вспорем ему живот и испечем печенку на углях кизяка!

С этими словами бай вскочил на ноги, чтобы схватить Чынтека. Но тот сидел близко к выходу из юрты и первым выскочил за порог. За ним с дубинками в руках бросились Эшпир и Кешпир.
Погоня длилась недолго. Два брата оказались довольно прыткими бестиями. Они догнали Чынтека. Тот взмолился:

— Братья,— говорит,— не ведите меня назад в юрту. Отец ваш убьет меня. Сами видите, как он разозлился. А разве я виноват, что ему приснился такой плохой сон?! Прошу, отпустите меня с миром. Пойду по свету искать свое счастье. Если найду, и вас не забуду. На добро отвечу добром, вызволю вас из нищенской жизни... А вот и черный щенок ваш прибежал. Пораньте ему лапку колючкой, чтобы кровь выступила. Его кровью испачкайте мою рубашку и отнесите отцу. Скажите: «Вот, мол, мы убили Чынтека». Он успокоится. А лапка собачки быстро сама заживет, собаки умеют залечивать раны какими-то травами, известными только им.

Эшпиру и Кешпиру понравилось, как рассудил Чынтек. Сделав все, как он посоветовал, они отпустили юношу-сироту, и он пошел своей дорогой куда глаза глядят.

Шел он три дня и три ночи. Пробовал лететь воробьем, но крылья быстро устали. Через арыки, реки, овраги перепрыгивал легко — способом, изученным у прыгунов в то время, когда еще отец водил его по горам и долинам.

В одном безлюдном месте ему встретилась огромная отара овец. Он прошел сквозь животных. В другом месте дорогу ему преградило большое стадо пестрых коров. Он прошел через них.

В третьем месте повстречались верблюды. И между ними прошел Чынтек, не останавливаясь. Прошел юноша и между табуном коней. И нигде не заметил ни одного пастуха. Все это его сильно удивило.

Вдали показалось что-то белое, похожее на юрту. Чынтек ускорил шаги. Это была действительно юрта. Он осторожно заглянул в щель между кошмами. Видит, сидят в юрте старик и старуха, очень-очень худые и бледные ни кровинушки на лице. Ну, будто два высыхающих стебля полыни.

Сидят, молчат, словно немые, и друг на друга не смотрят. Вдруг видит: через тюндук медленно опускается деревянная чаша, а в ней жареные внутренности барана, и такой дурманящий запах идет от жаркого, что у Чынтека, проголодавшегося за эти дни, даже слюнки потекли.

Старики, нащупав чашку руками, начали кушать жаркое.

«Что с ними? — подумал Чынтек. — Слепые, что ли?»

Ступая бесшумно, Чынтек вошел в юрту. Убедившись, что хозяева оба незрячие, Чынтек подсел к старикам и начал с ними кушать жаркое.

«Отчего они и когда ослепли? — думал Чынтек, уплетая за обе щеки вкусное жареное сердце, почки, печень, легкие. — Кто им прислал пищу? Может быть, они связаны с колдунами?» Втроем они быстро опустошили содержимое чаши.

— Старуха, кажется, ты больше, чем я, съела жаркого,— сказал старик, ощупав пустую чашу.
— Нет, старик, сегодня ты съел жаркого больше, чем вчера,— прошамкала беззубым ртом старуха.

Старик молча встал и, держась за остов юрты, как и положено ходить слепому, тихо прошел к порогу.

— Если ты говоришь правду, тогда в нашей юрте есть еще третий человек. Я буду стоять на пороге, а ты прощупай все уголки в юрте.

Так они и сделали: старик телом загородил выход, а старуха начала шарить по орте, вытянув впереди себя руки.

«Если они изловят меня, наверно, заколдуют и превратят в осла»,— подумал Чынтек, увертываясь от старухи. Но разве спрячешься где-нибудь в круглой юрте?

Он попытался проскользнуть мимо старика. Но не тут-то было. Старик жилистыми руками, словно клещами, схватил его мертвой хваткой.

— Ой-ой-ой! — завопил Чынтек не своим голосом. — Дедушка, мне больно! Отпустите меня.
— Старик, ты слышишь, у него детский голос. Поосторожнее! Не делай ему больно А то еще перепугаешь, останется заикой со страха. Давай эго сюда, в красный угол. Может быть, сам расскажет, кто он такой.
— Кто ты? — спросил старик. — Мальчик или девочка? Откуда пришел и куда путь держишь?
— Подросток я, дедушка. Круглый сирота. Брожу по белому свету и ищу свое счастье. Если можно, могу остаться жить и у вас.

И Чынтек, не таясь, рассказал все про свою короткую жизнь. Выслушав его, старики оставили его жить у себя вместо сына. Он стал все делать по дому. Как-то Чынтек ушел за дровами в лесок, что рос на берегу речки.

— Настала пора проверить Чынтека,— сказал старик старухе, когда они остались одни. — По дороге сюда он, конечно, видел наш скот. Сначала прошел через овец, потом через ко¬ров, верблюдов и, наконец, лошадей. Он не мог не заметить, что все поголовье скота пасется без пастуха. Интересно, что подумал он при этом?

Вскоре с вязанкой сухостоя на спине вернулся Чынтек. Развел в очаге огонь.

— Сынок, что ты видел по дороге, когда впервые шел сюда? — осторожно спросил хитрый старик.
— Видел большую отару овец, ее пасет не человек, а огромный белый винторогий валух. Потом встретилось мне стадо коров с черным быком во главе. Затем встретились верблюды со своим вожаком — верблюдом-великаном темно-бурой масти. И, наконец, видел я большой табун лошадей и среди них жеребца гнедой масти.
— Все верно, старик, это наш сынок! — обрадовалась старуха.
— Ты права, старуха. Сам аллах послал нам этого юношу. Так, вот, сынок, скот, который ты видел, мой. Теперь он принадлежит тебе. Ухаживай за этим скотом и присматривай за нами. Мы, как видишь, состарились. Иди к табуну лошадей, поймай себе любого коня, садись на него и поезжай к северным горам, где сияет Большая Медведица. Там, на зеленой лужайке, в ущелье ты увидишь пасущихся отборных скакунов. Один статнее и красивее другого. Излови любого скакуна. Он может скакать день и ночь и не знать усталости. Предупреждаю, в табуне есть скакун серой масти. Он один, светло-серый. Его не лови. Нельзя тебе ездить на этом коне. А если вдруг по молодости, из любопытства или озорства все-таки захочешь сесть именно на него, то с криком скачи прямо сюда, к нам. Иначе погибнешь раньше времени.

Чынтек, оседлав лошадь, без седла, поднялся по ущелью в горы. Кони паслись здесь врассыпную. Юноша согнал их всех вместе. Пересчитал. Ровно шестьдесят. Все статные, поджарые, стройные, будто лебеди на глади озера. Ими только любоваться. А вот и Серый. О, он оказался красивее всех. Такого грациозного коня Чынтек не видел никогда. Опешив, он долго смотрел на красавца. Другие лошади его больше не интересовали.

«А что будет, если я его взнуздаю? Сбросит? Пусть попробует! Я не из слабых ездоков. Быстро спесь собью!»И Чынтек ослушался старика, забыл его наказ — любопытство взяло верх.

Серый от него и не убегал. Поартачился, покружился немного и позволил взнуздать себя.

Сначала Серый шел иноходью, потом понесся галопом, потом прямо-таки полетел. За время, пока вскипит вода в казане, Чынтек успел объездить все горы. Земля гудела под копытами скакуна.

— Ах, сорванец, не послушался меня, — тем временем сокрушался в юрте старик. — Все-таки оседлал Серого. Как бы он его не сбросил на скаку. Ведь конь летит со скоростью ветра. Не каждый всадник усидит верхом на таком горячем коне. Храни его создатель.

В это время послышался громкий крик-причитание: вернулся Чынтек. Соскочив с Серого, привязал коня к коновязи и вошел в юрту.

— A-а, сынок приехал! — обрадовался старик. — Правильно сделал, что послушался моего второго совета. Многие пытались прокатиться на Сером, да все погибли... Конь мой послушен только крику. А голос у тебя зычный. Серый будет слушаться тебя. Отныне конь твой. Я стар, и мне с ним не управиться. Вот тебе еще один совет. В наших горах есть одно ущелье. Второго такого широкого ущелья нет. В то ущелье не заглядывай. Там тебя подстерегает большая опасность. Если заедешь в широкое ущелье, погибнешь не только сам, но и наша смерть придет. А тебе еще жить да жить. Лучше ухаживай за скотом. Тебе его хватит на всю жизнь. Да еще останется детям и внукам...

Несколько дней Чынтек не вспоминал о широком ущелье, С утра и до вечера объезжал свои отары и табуны, отгонял хищных зверей и птиц. Но как-то вдруг вспомнился ему раз говор со стариком. «Старик говорил, чтобы я не седлал Серого, иначе со мной случится беда. Я оседлал коня, и ничего со мной не случилось. Интересно, какая тайна сокрыта в широком ущелье? По дороге сюда я проехал много ущелий. Все они похожи друг на друга. А что особенного в широком ущелье? Надо бы взглянуть».

И Чынтек, долго не раздумывая, направил Серого в широкое ущелье. Конь мигом домчал его до ущелья. Оно показалось ему диким. Густые заросли таволги, барбариса, шиповника, ивы переплелись длинными гибкими лианами, похожими на змей. Повсюду бродили дикие животные: олени, архары, ко сули... Тропы принадлежали только им, Чынтек нигде не заметил даже следа человека.

Он поднялся до самой вершины, где начинались отвесные горные скалы и хотел было уже повернуть назад, как вдруг заметил тонкую струйку голубого дыма. Пригляделся, — дым шел из белой юрты, поставленной внизу на зеленой лужайке.

Чынтек быстро доскакал до юрты, и спешившись, смело вошел в нее. Видит, сидит старуха древняя, а все украшения на ней — бусы, ожерелье, серьги, браслеты, да и одежда, — как у молодой девушки на выданье.

— Ага, сам приехал, мой Чынтек! — обрадовалась старуха-девушка. — Я уже заждалась, думаю, не поехать ли самой, а ты, вот, явился. Хорошо. Хорошо. Славный у меня выйдет завтрак. Напьюсь, напьюсь, наконец, твоей горячей кровушки. Проходи, проходи сюда. Куда же мой острый ноле запропастился? Я с тобой быстро и легко расправлюсь.

Чынтек не стал ждать, когда старуха найдет свой острый нож и зарежет его, словно невинную овечку. Выхватив свой нож, он набросился на злодейку. Повалил ее на пол, приставил нож к горлу.

— Говори, кто ты такая?
— Не убивай меня, дорогой Чынтек. Я одинокая, убогая старушка, без присмотра, без ухода. Но пусть я убогая, однако кормлю стариков, у которых ты живешь.

«Странно,— подумал Чынтек,— как она может кормить моих стариков, если сама едва держится на ногах? Нет, тут что-то не то. Скорее всего это та самая колдунья, которая каждый день присылает старикам то жаркое в чаше, то сливки в широкой серебряной посудине, то крепкий чай в самоваре. Надо ее выспросить».

— Врешь ты все! — сказал резко Чынтек. — Если правду не скажешь, не посмотрю, что ты старая. Видимо, ты и есть та нечистая сила, которая наводит на всех страх.

Чынтек показался старухе грозным, неуступчивым врагом. Она задрожала всем телом, сердце подкатило под горло, глаза готовы были выкатиться из орбит.

— Пощади, Чынтек, не убивай,— взмолилась старуха. — Если оставишь меня в живых,— пустилась она на хитрость,— возвращу зрение старику и старухе, которые тебя усыновили.
— Как? Это ты, значит, лишила их зрения? Где их глаза?— И он слегка кольнул острием ножа горло старухи.
— Ой-ой-ой, мне больно! — завопила старуха. — Что ты делаешь со мной? Я жить хочу.
— Где глаза?
— В сундуке. Глаза старика завязаны в белую тряпочку, а глаза старухи в голубую.
— А как вставить их на место?
— Для этого надо три раза сказать: «Старуха мстила вам. Она прощает вам все былое. Да станут снова ваши глаза зрячими». Вставить глаза в глазницы и осторожно погладить.
— За что ты их так жестоко наказала? Что они сделали тебе плохого?
— О, это очень долгая история. Убери нож, и я расскажу все.

Но Чынтек и не подумал отпускать колдунью. Он снова надавил на рукоятку ножа.

— Ой-ой-ой, я сейчас умру, и ты ничего не узнаешь про своих стариков. Перестань колоть меня ножом... Дело было давно. Старика, у которого ты сейчас живешь, зовут Табыш-батыр. Когда-то он был настоящим батыром, и слава о нем далеко разнеслась по земле. Однажды, увидев его, я влюбилась. Но Табыш не обратил на меня внимания и женился на Салкын, на теперешней старухе. Конечно, тогда мы все были молодыми, веселыми, красивыми. Я много лет ждала, что Табыш бросит свою жену и женится на мне. Увы, этого не произошло. Тогда глубокой ночью я прокралась в их юрту и вырвала им глаза, Если бы он сказал тогда: «Верни зрение, и я женюсь на тебе»,—* но... Видишь, я до сих пор берегу их глаза и жду, когда Табыш одумается. Но все напрасно... Мне приходится кормить их. Иначе бы они давно померли с голода...

— Отныне они не нуждаются в твоей помощи. Я сам их прокормлю. А за злодеяние умри,— сказал Чынтек и ударил старуху ножом.

— Ох, как я ошиблась! Мне, дуре, надо было раньше взяться за тебя. Ох! — с этими словами старуха испустила дух.

Чынтек, оставив в покое ее тело, три раза стукнул ногой по сундуку и сбил с него крышку. Действительно, в сундуке лежали белый и синий свертки; развернув их, Чынтек увидел глаза. Вскочив на Серого, он с криком и воплями помчался до мой: только тогда, когда он вот так громко кричал, Серый скакал к юрте, иначе он сворачивал в другую сторону и мог сбросить седока с седла.

— Э-й, дедушка! Э-й, бабушка! Выходите скорее сюда!

Я вам радостную весть привез! — закричал у юрты Чынтек.

— Что случилось, радость ты наша? — первой из юрты показалась старушка. Чынтек развернул синюю тряпочку, достал оттуда глаза, вставил ей в глазницы и ласково провел пальцами, говоря: «Старуха мстила вам. Она прощает вам все былое. Да станут снова ваши глаза зрячими».

— О, создатель! Я снова вижу! — закричала радостно старуха. — Спасибо тебе, сынок. Ты мне вернул зрение. Долго живи на свете. А как с глазами старика?
— Я их тоже привез, бабушка. Вот они. Сейчас вставлю. Где он?
— Здесь я, здесь, сынок. Иду! Слышу радостную весть,— вышел из юрты старик. Чынтек и ему вставил глаза. Они долго не верили, что снова стали видеть все, что видит нормальный человек. Чынтек рассказал им, как было дело.
— Вижу, ты смелый джигит,— сказал старик. — Спасибо тебе. Хоть в последние дни своей жизни насмотримся на солнце, на звезды, на лес и горы. Тебя вот увидели, какой ты есть. Живи много лет, пусть у тебя будут свои дети, а у детей их дети... Да будет вечным твой род, твое племя, твой народ!

Табыш-батыр расчувствовался и рассказал про свою жизнь.

Был он первым воином у Кызыл-хана и защищал свое племя от набегов Кара-хана. Жили они по правому берегу широкой и полноводной реки, моста через нее не было, а про брод знали всего лишь два-три человека из племени Кара- хана, которое занимало пастбища по левому берегу реки.

С тех пор, как Табыш-батыр ослеп по воле колдуньи, люди Кара-хана раз в году совершали набег, угоняли скот, уводили в неволю красивых девушек и юношей. Кызыл-хан пытался ответить тем же, собирал войско, но каждый раз возвращался, так и не найдя брода через реку.

— Может быть, Кызыл-хан и в этом году станет готовиться в поход, и тебе, сынок, доведется в нем участвовать. Помоги ему и знай, что это твое племя, что я всю жизнь сражался за него. Займи достойно мое место. У тебя добрый конь-вещун, он тебе во всем поможет, положись на него...

Так оно и случилось. Однажды Кызыл-хан снова собрался в поход. Всадников собралось видимо-невидимо. Подъехали к реке, остановились.

— Кто знает брод через реку? — обратился хан к своим воинам. — Надеюсь, за год подрос хоть один умный человек, который знает брод? Есть такой человек?

Воины молчали.

— А может быть, кто в юрте остался? Не явился сюда? — спросил хан.
— Будто бы все явились, достопочтенный хан. Если, конечно, не считать пришлого дурня у Табыш-батыра! Едва ли он на что-нибудь годен. Но, говорят, появился он, и старик Табыш со старухой прозрели,— ответил за всех первый визирь хана.
— Вот и привезите его сюда. Может быть, он знает про брод. Если будет отказываться, свяжите. Я повелеваю!




К юрте стариков, куда давно не заглядывал глаз людской, прискакали два ханских визиря. Они сообщили Чынтеку о повелении владыки.

— У меня нет коня,— притворился Чынтек. — У хана все воины на конях, а я один, что ли, буду пешим воином? Если хотите, чтобы поехал к хану, скачите в ущелье, там пасется табун лошадей. В этом табуне есть Серый жеребец. Попытайтесь заарканить его. Если вам не удастся это, поезжайте в голодную степь. Там пасется стадо верблюдов. Изловите мне самого крупного самца рыже-палевой масти. Если он вам не покорится, поезжайте в солнечную долину, там пасется стадо коров, среди них ходит большой черный бык. Хотя бы его приведите, и я поеду к вашему Кызыл-хану.

Визири спешно ускакали в указанном направлении. Но ни Серого жеребца, ни самца-верблюда им заарканить не удалось. Наоборот, животные их чуть не покалечили копытами и зубами, визири едва ноги унесли от них.

Удалось визирям поймать только черного быка. Вот на нем- то Чынтек и явился к грозному хану. А тот в это время разыскивал свои боевые доспехи, оказалось, он забыл их в спешке во дворце.

— Доспехи у моей дочери,— сказал Кызыл-хан. — Кто привезет их быстрее всех сюда, тот возьмет мою дочь в жены.

Желающих жениться на ханской дочери-красавице оказалось много, и все они галопом поскакали ко дворцу. Поехал на быке и Чынтек. Все проводили его дружным хохотом: куда, мол, дурачок, тебе — поехал на быке, скоро ли обернешься?

А Чынтек, приотстав от всадников, свернул в ложбину и помчался по ней быстрее ветра. Он намного опередил всех всадников, один из них встретился ему на обратном пути, когда Чынтек скакал уже назад с доспехами хана.

— Эй, дурень,— говорит всадник. — Ты, что, на самом деле доспехи хана везешь? А ну-ка давай их сюда. Тебе ли доставлять хану такую дорогую вещь? Какой хан выдаст за тебя, полоумного, свою дочь? Наш Кызыл-хан пока в здравом уме. —; И всадник, вырвав у Чынтека чопкут — доспехи, помчался к хану.

А Чынтек, спрятав черного быка в одном овражке, превратился в воробья — он и таким делом владел с детства, но пользовался редко,— перелетел через широкую реку и сел на юрту Кара-хана. Дочь Кара-хана, Эрке, что означает Неженка, в это время стояла у юрты и смотрела на многочисленных всадников, толпившихся на том берегу.

— Отец, для чего собрались люди Кызыл-хана? — спросила она у отца. — Что они намерены делать?
— Э-э, доченька, их намерения мне известны давно. Кызыл- хан ищет брод, чтобы переправиться через водную преграду и напасть на нас. Но они не найдут брода, сколько бы ни искали.
— А как же вы переправляетесь через реку? — удивленно спросила Эрке.
— Видишь, где толпятся всадники Кызыл-хана? А теперь Взгляни вверх по течению. Там, вдали, стоит одинокий тополь. Видишь его? Вот там и разливается широко река. В этом месте, если взять наискосок, реку можно преодолеть. Но люди Кызыл- хана не знают про этот брод. На тот берег мы переправлялись несколько раз темной безлунной ночью...
— А вдруг всадники Кызыл-хана найдут тот брод и пере¬правятся сюда? Что тогда с нами будет, отец?
— А ничего с нами не будет. Овечки превратятся в свои мелкие, как фасоль, катышки; коровы — в «лепешки», верблюды в свои большие катышки — коргоол. Дорогие ткани в юртах станут тряпьем, на которое никто даже не взглянет. Ты превратишься в цветок. Я обернусь в паршивого козла, а твоя мать — в шелудивую козу. Пусть угоняют табун своих лошадей, для нас он словно дуновение ветерка. Нашего не убудет.

Чынтек-воробей, выслушав Кара-хана, перелетел реку, обернулся человеком, сел на своего черного быка и повел войско к одинокому тополю. Они легко преодолели водную преграду и вскоре были на другом берегу. Никто не оказывал им сопротивления, словно все здесь давно вымерли. Только на пастбищах паслись табуны Кызыл-хана, угнанные в прошлом году. Всадники занялись перегонкой скота на свой берег, а Чынтек незаметно пробрался к юртам Кара-хана. И здесь не было ни одной живой души. Повсюду валялись овечьи, верблюжьи, конские катышки, коровьи «лепешки». Вместо юрты хана, которую он видел недавно, лежали какие-то тряпки, лохмотья, лоскуты. Среди них рос один-единственный цветок. По пустырю бродили козел с козой — шелудивые, с облезлой шерстью и слезливыми глазами.

Чынтек молча набрал в мешки разных катышков, навьючил на животное, сунул в карман цветок, а козла с козой привязал к хвосту своего быка и поехал обратной дорогой. Все, кто видел, чем занимается Чынтек, смеялись: «Мы-то думали, что приемный сын Табыш-батыра — умница, а он дурень дурнем. Зачем-то в мешки нагрузил навоз и везет его домой, словно это драгоценные камешки. Вот обрадует стариков овечьими катышками со стойбища Кара-хана. Ха-ха-ха!»

Но Чынтек и бровью не повел на насмешников. Вернувшись в юрту стариков, он первым делом развел ш сухого хвороста большой костер. И только собрался высыпать в пламя овечьи катышки, как они обернулись в тысячи живых овец и с блеянием припустили на пастбище. То же самое случилось и с верблюжьими, конскими катышками и коровьи ми «лепешками». Всю окрестность закрыли стада и табуны Кара-хана.

Чынтек достал из кармана цветок и только хотел бросить его в огонь, как он обернулся красивой девушкой по имени Эрке.

— Ой, батыр, не губи меня! — вскрикнула ханская дочь. — Хочешь, я стану твоей женой?
— Что ж, пусть будет по-твоему,— сказал, улыбнувшись, Чынтек. — На радостях я угощу вас козлятиной. Правда, этот козел и коза изрядно запаршивели, но я слышал от людей, что у них очень вкусное мясо. Просто его придется подольше варить. Что ж, дров я заготовил достаточно. Пусть варится до вечера.

И он взялся за нож, чтобы наточить его.

— Не убивай нас! Верой и правдой, телом и душой будем тебе служить! — заговорили человеческим голосом козел и коза и тут же обернулись Кара-ханом и его женой.

Табыш-батыр и его жена Салкын с удивлением наблюдали за происходящим и не могли нарадоваться, глядя на приемного сына.

— Никто никогда не побеждал меня,— сказал Кара-хан. — Но ты меня превзошел во всем, Чынтек. Бери нашу дочь Эрке себе в жены и считай нас своими родителями. Все, что ты ни прикажешь, мы исполним беспрекословно.

Чынтек восстановил из тряпок юрту Кара-хана и стал в ней жить с женой, как жил на том берегу реки. Сыграл свадьбу с Эрке, поставил отдельно юрту.

Через несколько дней табунщики пригнали Чынтеку боль шой табун лошадей.

— Этот табун тебе прислал Кызыл-хан за то, что ты на шел единственный брод через реку,— сказал сопровождавший лошадей визирь.

А еще через несколько дней прошел слух, что Кызыл-хан выдает свою дочь замуж за всадника, который привез тогда ему боевые доспехи перед переправой.

— Вот твой жених, доченька,— сказал Кызыл-хан ПРИ народе, указывая на визиря, который тогда отнял доспе?и У Чынтека и доставил ему.
— Отец, я не знаю, кто привез вам боевые доспехи. Но этому человеку я их не давала,— сказала ханская дочь Сыяда.
— Тогда пусть все джигиты племени пройдут перед моей дочерью,— повелел Кызыл-хан.

Все молодые люди прошли перед Сыядой. Но она ш на кого не указала рукой.

— Кто же еще не пришел на наш той? — спросил хан-
— Сын Табыш-батыра, Чынтек,— был ответ.
— Приведите его сюда.

Чынтек приехал к хану на своем черном быке.

— Это он брал из моих рук ваш чопкут, отец,— без промедления молвила девушка.

Кызыл-хану не хотелось выдавать дочь за безродного джигита. Но что поделаешь? Он давал слово перед всем уродом, и его надо было теперь сдержать. И хан, по всем обычаям племени, выдал Сыяду за Чынтека , иначе он мог потерять высокое ханское доверие простых людей.

Однажды Чынтек, встав утром с постели, вспомнил про Кёчбёс-бая, про то, как отгадывал сон, как бай хотел его убить и зажарить его печень. Вспомнив, Чынтек прыснулся от смеха.

— Что тебя рассмешило с утра? — спросили молодые жены. — Расскажи нам. Может быть, тебе что-то приснилось? Или ты скрываешь от нас какие-то секреты?
— Нет у меня от вас никаких секретов. Несколько лет назад произошел со мной забавный случай. Почему-то обо мне вспомнился сейчас.

И он рассказал женам, как и за что его однажды едва не убил Кёчбёс-бай. Об этом он рассказал и старикам.

— Я очень соскучился по родным краям,— добавил Чынтек. — Хочу съездить, посмотреть, что там делается, разрешите мне уехать на некоторое время.

Табыш и Салкын, поразмыслив, разрешили Чынтеку побывать в родных местах.

Сборы были недолгими: Чынтек решил поехать один на своем любимом Сером коне, который мог заменить ему в пути десять хороших друзей. Ехал спешно, споро, не жалея сил и ног иноходца.

Только на исходе второго дня Чынтек натянул повод Серого и заночевал в открытом поле. Коня пустил пощипать зеленой травки.

Утром просыпается, видит, конь стоит рядом, нетерпеливо прядает ушами, хрипит, одним словом, явно чем-то обеспокоен.

— Что с тобой? — спрашивает Чынтек, протирая глаза. — Кажется, ты не ходил щипать траву? В чем дело, дружище?
— Я еще не проголодался,— ответил конь человеческим голосом. — Стою и думаю. Сейчас мы поедем дальше. А на пути нашем живут два брата-великана. Карадё — черный великан и Акдё — Белый великан. Оба твои злейшие враги. Обладают страшной силой. Тебе их не одолеть. Их можно победить только хитростью. Жди от них беды или сейчас, или на обратном пути. Такие зоркие, все видят, что происходит в их владениях, кто проезжает, кто пролетает. Так что будь очень осторожен.
— Какой же хитростью победить их? — спросил озадаченно Чынтек.
— Будем действовать по обстоятельствам. А пока — поехали.

И Серый, как ветер, понес своего хозяина вперед. Вскоре показалась большая черная юрта.

— Это юрта Карадё. Нас встретит с лаем щенок. Это очень хитрый, всезнающий щенок. Если он будет долго лаять и бесноваться, значит, Карадё в юрте и тебе надо быть очень осторожным. Если щенок, немного потявкав, прижмет хвост и спрячется в юрте, значит, хозяина нет дома, и ты можешь войти в юрту и поглядеть, что там делается.

Так оно и произошло. Щенок, выскочивший им навстречу, поскулил-поскулил немного, как любой бестолковый щенок, и скрылся обратно за пологом.

«Значит, хозяина нет дома?» — подумал Чынтек и, спешившись, смело вошел в юрту великана. На первый взгляд, в жилище никого не было, только в большом казане — двенадцати аршинов по окружности — варилось мясо. Чынтек очень проголодался и собрался было достать из казана большой кусок жирной конины, как его остановил странный звук, похожий на стон.

Чынтек стал внимательно осматривать юрту. Видит, висит под самым потолком связанная по рукам и ногам молодая красивая женщина. Губы ее заколоты цыганской иглой. Чынтек снял женщину, распутал веревки, выдернул иголку.

— Кто сыграл с вами такую злую шутку? — спросил он.

— Кто же еще — Карадё,— ответила женщина. — Пять лег назад он насильно женился на мне. С первого и по сегодняшний день я не видела от него добра. Я не хозяйка в этой юрте- Всем правит он сам. Привозит туши коней, быков, оленей. Сам разделывает куски, сам опускает в казан, сам разводит большой огонь и уезжает надолго куда-то, пока варится й преет мясо. А меня каждый раз связывает, вешает под потолок, словно кусок мяса на просушку. «Это,— говорит,— для того, чтобы ты не съела все мясо». А чтобы я не кричала, не звала на помощь людей, губы прошивает иглой. Вот какая у меня печальная жизнь, человек. — Жена Карадё горько заплакала.

— Не плачьте, джене — тётенька. Если вы хотите уйти от своего мужа, помогите мне избавиться от Карадё.
— Конечно, я давно мечтаю о жизни среди людей, ведь я людского рода. И одного бы дня здесь не жила. Но что могу сделать я — слабая женщина?
— Карадё — ваш муж. Вы, вероятно, знаете все его тайны и секреты. Где скрывается его душа? В чем его сила?
— Конечно, бороться и драться с ним бессмысленно. Он физически во много раз сильнее. Карадё можно победить только хитростью. Надо выкрасть его душу. Она хранится вон в том кованом сундуке, у сорока птенчиков синички.

Чынтек вытащил из-под постели сундук, три раза пнул его ногой, и крышка открылась. В сундуке действительно лежало сорок птенчиков. Чтобы ослабить силы Карадё, Чынтек оторвал головы у тридцати девяти, а сорокового трепыхающегося птенчика приторочил за лапки к поясному ремню и вышел на улицу. Тут и Карадё явился, словно из-под земли вырос.

— Не убивай меня, человек. Я тебе пригожусь. Будь милостивым.
— Не подпускай его к себе близко. Он убьет тебя! Не верь его словам. Он очень хитрый! — крикнул человеческим голосом Серый конь.

Чынтек вмиг оторвал голову сороковому, последнему. И Карадё замертво рухнул из седла на землю к ногам Чынтека.
— Джене, я уезжаю,— сказал Чынтек,— ждите меня. Вернусь и увезу вас к своим соплеменникам.
— Хорошо, дорогой путник. Я буду ждать... Поезжай. Но знай, что на твоем пути встретится младший брат Карадё — Акдё. Он коварнее и злее моего, теперь уже покойного, мужа. Увидишь его жену, передай от меня привет. Она моя младшая сестра, зовут ее Кыял — Мечта. Скажи, что ее старшая сестра Жайдеры — Веселая — сейчас действительно веселая; она избавилась от своего тирана... Передай ей вот этот перстень.

И Чынтек поехал дальше. Вскоре он увидел в степи большую белую юрту.

— В ней живет Акдё,— сказал конь человеческим голосом. — Тебя встретит белый щенок. Если он разлается, расскулится, значит, твои дела плохи. Если он, поджав хвост, сразу убежит в юрту, заходи смело и действуй по обстоятельствам.

Их встретил белый щенок. Он так разбрехался, будто никогда не собирался замолчать. Но Чынтек не испугался и смело вошел следом за белым щенком в белую огромную юрту. На первый взгляд, внутри никого не было. Также в большом котле варилось мясо, только верблюжье.

Чынтек взглянул на потолок. Там была привязана красивая женщина.

— Ты — Кыял?
Он освободил женщину от пут, вырвал из губ большую булавку.

— Кто ты такой смелый, что без страха явился в юрту великана? — спросила женщина. — Сейчас же водвори меня на место. Как бы мой муж не вернулся. Тебе, такому тщедушному и щуплому, его ни за что не одолеть. Поспеши и уходи отсюда.
— Не боюсь я твоего великана,— сказал Чынтек. — Мы просто должны помочь друг другу. Я уже освободил твою сестру, Жайдеры. Не веришь? Вот ее перстень. Вы же родные сестры.
— Сестра моя Жайдеры жива? Свободна? А я вот все еще в плену. Но ты уходи скорее, человек. Земли гудит, слышу, хозяин приближается... Два года я здесь мучаюсь в заточении. И не верю, что кто-то меня освободит из лап этого зверя... Уходи. Он убьет тебя, убьет моих братьев и сестер, а меня посадит на острый кол. Два года я считаю себя мертвой. Других жертв не хочу, чужой грех не намерена брать на душу. Значит, моя горькая судьба такая, все написано на роду... Уходи, уходи, я тебя очень прошу.
— Но, скажи, как я смогу одолеть великана?
— Ничего я не знаю. Он мне ничего не говорил. Не одолеешь ты его. Всех нас погубишь. Откуда только ты свалился на мою несчастную голову?!

Кыял так раскричалась, что Чынтек поспешил выскочить на улицу ни с чем. «Как быть? Ведь я ничего не узнал про Акдё»,— подумал Чынтек, садясь на коня.

Тут и Акдё показался. Он возвращался с охоты и спускался с гор. К седлу справа были приторочены десять чернобурок, десять лис-огневок — слева. На кожаной рукавице левой руки восседал огромный темно-бурый орел.

Выехав великану навстречу, Чынтек поздоровался первым.

— Ассалам алейкум!

Но Акдё не ответил на приветствие. Он только хмыкнул и, словно пушинку, подхватив Чынтека, сунул его себе под ногу, между седлом. Чынтек почувствовал себя мухой, попавшей в тенета паука. Он подумал, что настал его конец.

Но, на его счастье, Акдё не стал долго держать его под ногой. Вытащив из «тисков», великан водворил Чынтека на место, в седло Серого.

— Я никуда тебя не отпущу, хотя, возможно, ты и станешь плакаться: «Я, мол, еду издалека, путь, мол, держу туда-то». Побудешь пока в моей юрте. Я же, по возвращении, залягу спать. Буду спать-отдыхать сорок дней и сорок ночей. Все эти дни ты будешь резать по одной молодой моей байтал — кобылице; ешь жирное мясо и сам поправляйся. Потом мы с тобой поборемся. Кто кого одолеет, того и победа.

Они подъехали к дому. Акдё отделил из табуна сорок байтал, велел их забивать и есть, а сам закрылся в железной юрте и завалился спать.

Чынтек снова стал допытывать его жену Кыял.

— Душа Акдё,— сказала она наконец,— находится и красном цветке, который растет в золотом горшке, что стоит в железной юрте, где сейчас спит великан. Чтобы Акдё умер, цветок надо срубить саблей самого Акдё, чужая сабля его ни возьмет. Чтобы попасть в юрту, нужен ключ, а ключ тот хринится у самого Акдё.

Прошло несколько дней. В голову не приходило ни одной подходящей мысли. Тогда Чынтек пошел к своему Серому коню, которого отпустил в лес на выпас.

— Посоветуй, друг мой, что мне делать? — обратился он к Серому. — Дни идут, а я ничего не могу придумать. Скоро Акдё проснется, чувствую, мне не одолеть его.
— Сделай так,— конь задумчиво посмотрел себе под копыта. — Осмотри внимательно юрту. Сделана она добротно, но, может быть, хоть одну щелочку найдешь? А если не найдешь щель, то обернись мышкой-полевкой, подкопай норку и проник ни в юрту... В ней ты увидишь и найдешь все, что тебе надо. Сейчас Акдё спит беспробудным сном. Под подушкой у нее лежит заветный ключик. Возьми его, отопри замок на случай бегства. На стене висит сабля. Наточи ее так, чтобы она была острой как бритва. Цветок надо срубить с одного раза, иначе ты только ранишь великана. А раненый великан — проснувшийся дьявол. Он раздавит тебя, втопчет в землю. Так что ты уж постарайся, вложи в удар всю свою молодецкую силу...

Два дня осматривал Чынтек железную юрту великана. Ни одной сквозной щелочки-дырочки. Оставался только подкоп.

Дождавшись ночи, когда все вокруг погрузилось в темноту, он обернулся мышкой и быстро заработал лапками. Земля была мягкая, податливая.

Вскоре Чынтек был в юрте. Великан Акдё горой возвышался на мягкой постели, раскинутой на полу. Его храп был подобен грому в горах: вся юрта так и ходила ходуном, как при землетрясении.

Под подушкой отважный джигит нашел ключ, отпер замок. Взяв саблю, остро наточил. Одним ударом под самый корень срубил цветок. Храп Акдё тут же оборвался, и в юрте воцарилась мертвая тишина.

— Дело сделано,— обратился Чынтек к вдове великана. — Акдё больше нет. Ждите меня, я скоро вернусь. Никого не бойтесь. Надеюсь, еды вам хватит — великан заготовил, вижу, немало вяленого мяса впрок. Кушайте вдоволь и набирайтесь сил для дальнего пути.

И Чынтек поехал своей дорогой дальше. Приехал он в родные края, и перед его глазами предстала картина, какую он предсказывал Кёчпёс-баю, отгадывая его сон. Кёчпёс-бай сидел на вершине холма и присматривал за многочисленным поголовьем скота местного бая. Его старуха доила байских кобылиц в кожаное ведерко. А их сыновья — Эшпир и Кеш- пир — пасли байских овец и лошадей.

Чынтек не стал долго задерживаться. Сказав, что он приехал, чтобы забрать их, быстро уговорил Кёчпёс-бая собраться в дорогу. Пообещал старику много скота. Тот обрадовался неописуемо. Сборы были короткими...

По дороге Чынтек женил Кешпира на вдове Акдё, а Эшпира — на вдове Карадё — так он отблагодарил братьев за то, что они когда-то оставили его в живых,— помните? Он был добрым молодым человеком и на добро отвечал добром.

На обратном пути их встретил Табыш-батыр. Он взял к себе Кёчпёс-бая. Нарядил в добротную одежду — настоящий товарищ для стариковских бесед.

Старуху взяла к себе жена Табыша, Салкын. Нарядила в красивые одежды и сделала своей подружкой — для старушечьих разговоров.

Всем поставили по новой юрте, и зажили они одним большим аилом.

Кара-хан и Кызыл-хан уступили свою власть Чынтеку. Чынтек объединил два племени, соединил берега широкой реки прочным железным мостом. Был он хорошим, добрым ханом. Целый месяц, сказывают, длился веселый той — по случаю благополучного окончания их приключений. Говорят, той не кончился и поныне. Не верите? Спросите любого киргиза, который куда-либо спешит, и он непременно вам скажет: «Тороплюсь успеть на той Чынтека». Вот такие дела были в старые-престарые времена.


Оставить комментарий

  • bowtiesmilelaughingblushsmileyrelaxedsmirk
    heart_eyeskissing_heartkissing_closed_eyesflushedrelievedsatisfiedgrin
    winkstuck_out_tongue_winking_eyestuck_out_tongue_closed_eyesgrinningkissingstuck_out_tonguesleeping
    worriedfrowninganguishedopen_mouthgrimacingconfusedhushed
    expressionlessunamusedsweat_smilesweatdisappointed_relievedwearypensive
    disappointedconfoundedfearfulcold_sweatperseverecrysob
    joyastonishedscreamtired_faceangryragetriumph
    sleepyyummasksunglassesdizzy_faceimpsmiling_imp
    neutral_faceno_mouthinnocent