Сказ об Иссык-Куле



Сказ об Иссык-Куле


Давным-давно, когда еще не было Иссык-Куля, а у подножия гор — селений, и не жили здесь, как сейчас, в городах и селах люди, на этом месте, сказывают легенды, была долина, и занимала она огромную территорию — от современного Тюпа на востоке до Боомского ущелья на западе. Через эту долину протекала большая река Чар, в которую вливались малые речки — Джергалан, Ак-Суу, Каракол, Кызыл-Суу, Барскоун, Тамга, Кёк-Терек, Улахол. Воды реки питали также многочисленные ручейки и горные родники. Перед горой Кызыл-Омпол в реку Чар впадала река Кочкор — и вся эта лавина красно-коричневой воды с оглушающим гулом неслась бешеным потоком среди теснины гор по Боомскому ущелью в Чуйскую долину и уходила далеко за пределы гор Казы-Курт.

По берегам реки Чар росли густые заросли камыша, кустарники, деревья. Люди кочевали по горам со скотом и в те далекие времена ставили свое жилище — юрту, облюбовав получше место: сосед от соседа — далеко, так что и общаться зачастую не с кем было, а если и селился кто-нибудь на противоположном берегу реки Чар, то к нему ни пройти, ни проехать: мостов, соединяющих крутые берега, никто не строил.

Владел пастбищами и землями одного из берегов реки Чар хан Ошпур — человек злой, нелюдимый и до крайности жестокий. В народе рассказывают, хан даже мышь не жалел, если та попадалась ему на глаза в недобрый час, и с широкой плетью гонялся за мухой, если она имела неосторожность во время отдыха хана сесть ему на нос. Народ боялся Ошпура, как огня, беспрекословно подчинялся ему во всем и... удивлялся его самодурству. И было от чего удивляться.

Хан Ошпур обладал большим богатством и властью, у него был свой дворец, но с придворными он почти не общался, среди народа не показывался, на охоту не ездил, и его никто никогда не видел вблизи. Если кто-либо из соплеменников приходил к нему с жалобой, он принимал просителя, восседая на троне, и никто не смел приблизиться к нему или даже взглянуть на него. Во время массовых народных гуляний и праздников хан наблюдал за игрищами и состязаниями с вершины излюбленного холма.

Народ простил бы хану его чудачество и нелюдимость, но Ошпур был к тому же безмерно жаден и жесток: один раз в каждые десять дней облагал людей податями и, кроме скота, шкур, зерна, непременно требовал прислать к нему во дворец джигита; каждые десять дней — одного молодого человека. Тот джигит затем бесследно исчезал в стенах ханского дворца: родителям юноши только и оставалось что оплакивать бел вести пропавшего сына всю свою оставшуюся жизнь.

Кому придется по нраву такое правление хана? Естественно, никому. Люди шушукались, обсуждали, как спасти своих сыновей, но никто не мог ничего придумать: хан жестоко расправлялся с теми, кто вздумал противиться ему.

И жил в этом ханском царстве-государстве один старик по имени Абыгый. Был у старика один-единственный сын по имени Адыргы — его единственная опора и надежда... Настал однажды черед и для Адыргы идти во дворец. Прощаясь навеки с сыном, долго плакал старый Абыгый, горько рыдала его жена Маасымкан, провожая сына на безвестность и гибель. Горе старых людей было понятно — они знали: возврата из дворца нет. Но что могли предпринять против коварного хана Ошпура бедные люди? У них оставалось только одно средство — заклинание. К нему и решили прибегнуть старики: авось, поможет...

Старая Маасымкан в свои года была еще крепкая женщина. Из своей груди она нацедила пол пиалки молока и замесила на нем тесто, из которого испекла боорсоки.

— Возьми, сынок, эти боорсоки,— сказала на прощаньемать,— и постарайся накормить ими хана. Сам не ешь, а если вдруг придется — сразу же, как съешь, испей холодной воды. Поступишь иначе — худое может приключиться, да смотри — на землю не урони печеное...

Привели гонцы хана Адыргы во дворец, в покои к самому Ошпуру. Сами не посмели войти в комнату, оставили Адыргы один на один с ханом. Тот пронзительно взглянул на джигита и сказал:

— Сейчас ты побреешь меня, да так, чтобы ни на лице, ни на голове ни одного волоска не осталось. Только усы да бороду не брей, подправь слегка...

Юноша был готов к самому плохому, а это задание показалось ему легким.

Тем временем Ошпур сел на свой мягкий диванчик и снял с головы убор. О, ужас! У хана оказались полуметровые уши! Адыргы увидел не просто длинные уши; они походили одновременно то на ослиные, то на свиные — такой безобразной формы были. Юноша присмотрелся к хану и догадался, что кончики ушей завязывались шелковой тесемкой, а затем аккуратно укладывались и скрывались головным убором — ушей хана никто никогда и не видел.

Адыргы развязал тесемку, уши упали и повисли ниже бороды. Сейчас хан спереди стал похож на свинью.

«Вот почему хан не показывается на людях,— подумал Адыргы,— и вот почему исчезают во дворце джигиты,— догадался он. — Чтобы никто не узнал про уши хана, он убивал брадобреев. И меня, чтобы не разболтал никому, убьет».




Но делать было нечего, и Адыргы не спеша стал брить голову хана. Сердце его тоскливо ныло, он не мог ничего придумать, чтобы даже попытаться спастись, и вдруг вспомнил про наказ матери.

Девять штук боорсоков, что дала ему мать, Адыргы спрятал в рукаве. Он уже успел побрить макушку на голове хана и теперь осторожно и незаметно бросил один боорсок прямо в ладони хана, руки которого лежали на коленях.

«Сам аллах посылает мне боорсоки»,— решил жадный хан, увидя невесть откуда взявшийся боорсок, и сразу съел его. За первым боорсоком последовал второй... пятый... восьмой...

Адыргы, занятый делом, не помнил, сколько боорсоков съел хан: рукав показался ему пустым, когда он закончил брить голову, щеки, подстригать усы и бороду. И только когда юноша уже подвязал тесемкой уши и надел на голову хана нарядный убор, он почувствовал, что один боорсок застрял в его рукаве.

Адыргы не на шутку испугался: хан съел не все боорсоки, как наказывала мать, да еще узнает сейчас, как над ним посмеялись, и не сдобровать Адыргы.

— Ну, джигит, кажется, ты свое дело сделал,— сказал Ошпур, разминая затекшие от долгого сидения ноги. — Теперь помолись создателю и готовься к смерти. Я убью тебя сам, чтобы не было свидетеля того, что видел ты. Вот этой саблей одним махом снесу твою голову, ты даже не почувствуешь ничего... такой легкой будет твоя смерть...

— Нет, хан, вы не сможете меня убить! — ответил твердо Адыргы.
— Это почему? — Хан не ждал таких слов, видно, не знал прежде отпора.
— Да потому, что мы с вами молочные братья! Не можете вы убить родного брата.
— Когда я успел стать твоим молочным братом? — жестко усмехнулся хан. — Я — хан, а ты кто? Да я и годами постарше...
— А вот так! Когда я брил и стриг, вы ели боорсоки?
— Допустим, ел. Что с того? Они падали мне прямо с неба. Потому что я хан...
— Нет, хан, боорсоки не падали сами с неба. Такого быть не может. Это я их вам бросал. А тесто боорсоков замешано на грудном молоке моей матери. Так что — теперь мы с вами молочные братья и не имеем права убивать друг друга.
— Выходит, ты меня обхитрил. Ах, как нехорошо получилось! Но что делать? Теперь ты знаешь мою тайну, про уши. О них не должна знать ни одна душа. Даже родному отцу и родной матери ничего не говори. Забудь про мои уши. Будем знать о них только я и ты. Отныне ты будешь моим единственным брадобреем, но запомни, если проболтаешься — не жди пощады. Убью и тебя, и твоих родителей, и всех, кто услышит от тебя про мои уши. Дай мне слово, что будешь молчать, и уходи...
— Даю,— сказал Адыргы.
— Тогда иди,— и хан отпустил юношу.

Радостный вышел Адыргы во двор. Опустил уставшие от бритья руки. Тут-то девятый боорсок и выпал из его рукава на землю. Он быстро схватил боорсок и, оглядываясь по сторонам, не видел ли кто-нибудь, решал, что делать. «Отнести хану Ошпуру? Что он подумает? Едва ли съест... Скорее всего отрубит мне голову». Чтобы не попасться на глаза хана и не навлечь на себя его гнев, Адыргы взял да и съел боорсок.

Живот его тут же стал вспучиваться и расти, как шар. В поисках спасения Адыргы заметался по двору и вспомнил наказ матери. Он бросился к колодцу и давай пить студеную воду — ковш за ковшом. Не помня себя, он приговаривал:

— Хан — осел, свиные уши! Хан — осел, свиные уши!

Утолив наконец жажду и успокоившись, что с ним ничего плохого не произошло, Адыргы направился к себе домой.

Его родители-старики не поверили своим глазам, когда увидели сына живым и невредимым, но сколько они ни расспрашивали его, Адыргы, верный своему слову, так ничего и не рассказал про хана.

А хан на следующее утро проснулся от шума во дворе. Никогда такого не бывало, кто осмелился нарушить его покой?

Хан выглянул в окошко. Около колодца толпились придворные и, надрывая животы, хохотали во все горло.
Ошпур, крадучись, подошел к ним, прислушался, над чем это смеются его слуги, и не поверил своим ушам: все травы, цветы, кустарники и далее деревья, росшие у колодца, голосом Адыргы шептали: «Хан — осел, свиные уши! Хан— осел, свиные уши!»

— Ах, ты, собачий сын, разболтал! — выругался хан и заметался по двору.

«Проклятье! — воспоминание об Адыргы душило его. — Про мои ухни теперь знают всю правду не только люди, но и растения. Лучше самому утопиться и всех утопить, чем перенести такой позор, да и народ начнет мне мстить...»

Хан Ошпур приподнял крышку колодца — фонтаном из него полилась вода. Она быстро заполнила двор, проникла во дворец, выплеснулась на улицу — и потекла по долине, все прибывая и прибывая, затопляя всех и вся на своем пути. Сказывают, только старик Абыгый с женой Маасымкан и сыном Адыргы сумели спастись. Они успели на быстроногом верблюде ускакать в горы. Под водой остались и дворец, и город, и долина, и деревья. Река Чар перестала течь в Чуйскую долину. И еще сказывают: вода образовавшегося озера, поглотившего и дворец, и самого хана, была теплая-теплая, поэтому озеро назвали Иссык-Куль — Горячее озеро.


Оставить комментарий

  • bowtiesmilelaughingblushsmileyrelaxedsmirk
    heart_eyeskissing_heartkissing_closed_eyesflushedrelievedsatisfiedgrin
    winkstuck_out_tongue_winking_eyestuck_out_tongue_closed_eyesgrinningkissingstuck_out_tonguesleeping
    worriedfrowninganguishedopen_mouthgrimacingconfusedhushed
    expressionlessunamusedsweat_smilesweatdisappointed_relievedwearypensive
    disappointedconfoundedfearfulcold_sweatperseverecrysob
    joyastonishedscreamtired_faceangryragetriumph
    sleepyyummasksunglassesdizzy_faceimpsmiling_imp
    neutral_faceno_mouthinnocent